– Пусть покарает! – вскричала Кокуа. – Не сомневайся, старик! Я не могу тебя предать: господь этого не допустит.

– Дай мне четыре сантима и жди меня здесь, – сказал старик.

Однако, оставшись на улице одна, Кокуа оробела. Ветер завывал в верхушках деревьев, и ей казалось, что она слышит, как бушует адское пламя; уличный фонарь отбрасывал колеблющиеся тени, и ей казалось, что это тянутся к ней жадные руки нечистого. Будь у нее силы, она бросилась бы бежать, закричала бы, но у нее перехватило дыхание; воистину не могла она ни крикнуть, ни двинуться с места и стояла посреди улицы, дрожа, как испуганный ребенок.

И тут она увидела, что старик возвращается и в руке у него бутылка.

– Я исполнил твою просьбу, – сказал старик. – Твой муж плакал от радости, как малое дитя, когда я от него уходил. Эту ночь он будет спать спокойно. – И с этими словами старик протянул Кокуа бутылку.

– Постой, – задыхаясь, промолвила Кокуа. – Раз уж ты связался с нечистой силой, так пусть хоть не зря. Прежде чем ты отдашь мне бутылку, прикажи ей исцелить тебя от кашля.

– Я старый человек, и негоже мне, стоя одной ногой в могиле, принимать милости от дьявола, – сказал старик. –

Ну, что же ты? Почему не берешь бутылку? Ты что, раздумала?

– Нет, я не раздумала! – воскликнула Кокуа. – Просто я слаба. Обожди еще немного. Рука моя не подымается, – и я вся дрожу от страха перед этой проклятой бутылкой. Повремени еще немного, дай мне собраться с духом.

Старик с сочувствием поглядел на Кокуа.

– Бедное дитя! – сказал он. – Тебе страшно, твое сердце чует беду. Ладно, я оставлю бутылку себе. Я стар, и мне уже не ждать радости на этом свете, ну, а на том…

– Дай мне ее! – вскричала Кокуа. – Возьми деньги. Как ты мог подумать, что я способна на такую низость? Отдай мне бутылку.

– Да благословит тебя бог, дитя! – сказал старик.

Кокуа спрятала бутылку под холоку, попрощалась со стариком и пошла по улице куда глаза глядят. Ибо для нее все пути были теперь едины – все вели в ад. Она то шла, то бежала; порой горестный ее вопль громко раздавался в ночи, а порой она лежала на земле у дороги и тихо плакала.

Все, что она слышала о преисподней, вставало перед ее глазами; она видела огненные языки пламени, вдыхала запах серы и чувствовала, как тело ее опаляет жар раскаленных углей.

Только на рассвете опомнилась она и возвратилась домой. Все было именно так, как сказал старик: Кэаве спал, словно младенец в колыбели. Кокуа стояла и смотрела на него.

«Теперь, мой супруг, – думала она, – настал твой черед спокойно спать. И петь и смеяться, когда проснешься. Но для бедной Кокуа, хотя она и не причинила никому зла –