— Страсть! И заметьте, как война, так эта птица плодится и плодится. Надолго, Петр Александрович?

— То-то, что на день, Андрей Андреич, – ответил врач, спускаясь к речке.

В такт поезду врач размахивал и постукивал ведерком, в такт стучал мотор автомобиля, в такт жил лес, – и в такт всему этому благолепию хотелось жить и Сергею Сергеичу и студенту. Когда врач вернулся и голубая, певучая струйка воды полилась в радиатор, Сергей Сергеич, переглянувшись со студентом, сказал:

— Мы, Петр Александрыч, надумали по лесу побродить. Грибы или что другое...

— Одобряю, одобряю, – басом отозвался врач. – Сам бы остался, да работы сегодня предстоит много. Надо осмотреть три больницы, может быть, операцию сделать: веко у одной молодайки испортилось. Обратно поедем позд-

но ночью, не возражаете? Ночью – дорога, как в море, –

строптива и шумна, ха-ха!

Он показал им дорогу к больнице, где они его найдут ночью, влез в машину, и машина пошатнулась под ним..

«Как конь под Тарасом Бульбой», – подумал доцент. Машина скрылась. Охотник поднял собак и тоже скрылся.

Сергей Сергеич и студент остались одни.

Сначала они шли молча, а когда пересекли овраг и углубились в лес, где тесно, плечом к плечу, стояли удалые, красногрудые сосны, и когда начали попадаться грибы, они разговорились. Оба они вспомнили кудрявые и задорные забавы своего детства: доцент – в городе, студент – в деревне. Слушая студента, Сергей Сергеич думал о враче

Афанасьеве. Чем он так мог повлиять на Сергея Сергеича и на студента? Умело и с удовольствием исполняет свои обязанности? Да мало ли людей умело и с удовольствием исполняют свое дело! Мечтает? Но мечтает и Сергей Сергеич. Жизнерадостен? А разве Сергей Сергеич, а тем более студент не жизнерадостны?. Нет, тут есть что-то другое...

Грибов они набрали много. Студент ушел за водой, а

Сергей Сергеич лег на теплый камень, подпер голову рукой и обратил несколько вспотевшее, усталое лицо к долине.

Горизонт замыкался кобальтовой синью Волги. Над нею висели бронзово-бурые облака с ярко-оранжевыми краями. Оранжевые пятна падали на город, – еле видимый, еле различимый, – и город был какой-то высокоцветный, сказочный. Асфальтовые шоссе, во всех направлениях пересекавшие долину, – хрупкого черного цвета с белозеленой каемкой, а проселочные дороги, – от глины, что

ли, – самого густого и яркого красного цвета с едва заметной просинью. В воздухе пахло хвоей, грибами; нежнопечально покрикивала какая-то птица «ре-ре-ре... ре-рере...». И ласкающая, легкая, как кисея, грусть качалась на сердце. Хорошо!