Светлый фон

– Гаже – может быть, – парировал де Вержи. – Но зато не раньше вас, сударь…

Увлеченный выпивкой, де Еон вскоре забыл о нем. Но ближе к ночи, под воздействием вина, началось перед ним раздвоение мира. Люди и вещи расслаивались на составные части. Борода какого-то мусульманского посла вдруг отдельно от посла уехала влево и приклеилась к бритому лицу Трейссака де Вержи.

– Как? – крикнул де Еон, привлекая внимание пьяниц. – Вы еще здесь? Вы еще не насытились, сударь?

– Я не вижу надобности входить в рассуждения относительно размеров своего желудка, – трезво отвечал несчастный писатель.

– Так и быть! – решил де Еон. – Тогда я проткну вам желудок, и пусть лорд Галифакс, как хозяин этого дома, оценит на глаз все уничтоженное вами за его столом.

Шпага кавалера блеснула над бутылками. Он закричал:

– Хоть сейчас-то, перед смертным часом, оставь ты салаты с перцем и майонезом!

Лорд Галифакс заодно с Горасом Вальполем, эти два алкоголика, стали уговаривать де Еона не нарушать мир компании. Но кавалера было уже не остановить.

– Клянусь честью, это был его последний ужин! Мне надоели проклятые шпионы, ходящие за мной по пятам.., я убью их!

Галифакс спьяна велел бить в барабан – в зале появились солдаты королевской гвардии с ружьями.

– А что, индюки? – сказал им де Еон. – Вам, наверное, здорово досталось от моих драгун в Ганновере? Ему подсунули лист бумаги:

– Солдаты не уйдут, пока вы не подпишете обещания не преследовать Трейссака де Вержи и не оскорблять его нигде…

Утром он стал постепенно восстанавливать в голове картину вчерашних событий… Позвонил.

– Кузен, – сказал он брату, – сюда придет некий Трейссак де Вержи, так пропусти его ко мне без задержки. И приготовь, пожалуйста, стол для письма…

Едва Трейссак де Вержи появился на пороге его спальни, как два пистолета уже целили ему в лоб.

– Сударь, – заявил де Еон, не вставая с постели, – вы помните что-нибудь такое, чего я никак не могу вспомнить?

– Очевидно. Ибо я-то оставался вчера трезвым.

– Похвально! И помните солдат с ружьями?..

– Помню…

– И то, что меня заставили унизиться подписанием бумаги?