Тайну этого он унес в могилу.

***

Но Европа не прислушалась к русской истории. Тем более вряд ли что знал о ней и сам Гайлярде, ставший за эти тридцать лет солидным американским капиталистом и главным редактором «Вестника Соединенных Штатов Америки».

В начале 60-х годов Гайлярде решил побывать на родине в Париже. Здесь он совершенно случайно узнал, что Луи Журдан выпустил своего «Гермафродита», пожиная теперь лавры с хладного чела кавалера де Еона. Гайлярде нанес Журдану визит.

– Дорогой коллега, – сказал он ему примерно так, – очень рад, что озорник де Еон не забыт. К стыду своему, еще не читал вашего «Гермафродита», о чем и сожалею…

Журдан, увидев перед собой живого Гайлярде, чуть не полез от страха под стол. Но все-таки обещал доставить ему свою книгу для прочтения. И, конечно же, слова своего не сдержал.

Гайлярде справедливо заподозрил, что здесь дело нечистое. А потому в 1866 году, снова появившись в Париже, Гайлярде уже не пошел к Журдану, сам достал себе его книгу и…

Я, конечно, не присутствовал при этой сцене, но, возможно, что Гайлярде воскликнул именно так:

– Один раз меня обворовал Дюма, а теперь – Журдан!

В мире почти не существует литератора, которого бы хоть единожды не обокрали. И все же редко встретишь писателя, у которого бы другие писатели украли две книги подряд! Дело подсудное. Журдан был обвинен в контрафакции, на книгу о де Еоне наложили арест. Напрасно Журдан приносил извинения – Гайлярде ничего не прощал. Он был журналистом техасского толка, выпускавшим газеты с револьвером в кармане, и Париж заблагоухал скандалом Нового Света, который не чета Старому!

Тут закрутил усы великолепный дуэлянт (литератор от убийства или, точнее, убийца от литературы) – Поль Гранье де Кассаньяк, уже обнаживший шпагу.

– Во имя девяти непорочных муз, – заявил он, – я готов завтра же на рассвете проколоть Журдана. Но перед неизбежной смертью своей пусть-ка он заглянет в академический словарь, где контрафакция названа одним лишь словом – воровство!

О, как радовался, наверное, в гробу де Еон, когда над крышкой его гроба раздались опять перезвуки мечей, столь любезные его драчливому сердцу. Но этот спор над покойником закончился таким образом, что парижане только развели руками. Гайлярде вдруг встал в позу грешника и начал колотить себя в грудь, привлекая к себе внимание всей Европы:

– Слушайте, слушайте! Я буду каяться… Мне было всего двадцать пять лет, я как раз написал драму «Несльская башня», которую стащил у меня этот прохвост Дюма. Но вот я встретился с именем де Еона – и стал бредить тайнами. Воображение заработало, и прошу простить меня за то, что я тогда сгоряча намолол. Де Еон никогда не был любовницей адмирала Феррерса, как не был он и любовником английской королевы Шарлотты! У него не было детей, прижитых в России, и дети его не участвовали в пугачевском восстании и не погибли в ссылке на пороге Сибири…