— Мадам Жаме! Мадам Жаме! Где мадам Жаме? Такое событие! Такое событие! Невероятное событие! Мадам Жаме! Скоропостижная смерть! На нас целое состояние падает с неба, откуда обычно ничего, кроме дождя и аэролитов[382], не дождешься! Мадам Жаме, Перпетю! Да иди же сюда!

Так кричал месье Жедедья, мечась как угорелый. Он читал и перечитывал знаменитое письмо с уведомлением о смерти его дяди Опима Ромуальда Тертульена.

— Да что там делает твоя мать? — с досадой спросил он юного Франсиса.

— Не знаю, — ответил ребенок, сидевший в туалете, примыкавшем к супружеской спальне.

— Должно быть, он очень богат, этот торговец! Но кто, черт возьми, мог написать мне это письмо? Мадам Жаме! Мадам Жаме!

В голосе месье Жедедья явно звучали необычные нотки.

— Франсис, пойди поищи мать!

Месье Жедедья жадным и любопытным взором рассматривал письмо, словно кабалистический[383] документ, окаймленное черной полосой.

— Отсутствие родственников, могущих сообщить о смерти Опима Тертульена, говорит о том, что мы единственные наследники; только мы могли бы отправить подобное письмо нашим друзьям и знакомым. Ну что, Франсис, ты сходил за матерью?

— Я не могу! — ответил мальчик голосом чревовещателя.

— Не можешь, шалун? И кто только наградил меня таким ребенком! Франсис!

— Угу!

— Франсис! Что ты делаешь в уборной?

— Вчера я ел клубнику со сливками, и теперь у меня болит живот.

— Проклятый ребенок! Будешь ты меня слушаться?!

— Но я не могу!

— Франсис!!!

Юный Франсис вышел из своего убежища в жалком виде. По счастью, длинная детская блуза скрывала следы столь важного, но рано прерванного занятия.