А тут еще революционный вихрь ворвался в Париж. Восстание 22 февраля 1848 года смело монархию, но очень многие демократически настроенные люди были не удовлетворены установившимся строем. В июне революционное пламя с новой силой заполыхало над французской столицей. Жюль не участвовал в этих бурных событиях. Воспользовавшись тем, что занятия в Школе права были прерваны, он поспешил в Нант, в родительский дом. Июньские бои закончились разгромом революционеров, улицы Парижа были залиты кровью. Месяц спустя, когда занятия возобновились и будущий писатель опять появился в Париже, он обошел все районы недавних боев. «Я побывал в разных местах, где происходило восстание, — сообщает он родителям 17 июля 1848 года. — Ужасное зрелище!»[462] Запомним эти слова.

Возможно, Жюль еще долго продолжал бы заниматься нелюбимой юриспруденцией, однако случай изменяет его жизнь. Дядя по материнской линии, Шарль де ла Селль де Шатобур, вводит юношу в модные светские салоны мадам де Жомини, мадам де Барер, мадам Мариани. «Чем больше я посещаю дам литературного света, — пишет воодушевившийся студент домой в конце 1848 года, — тем больше вижу, как много здесь можно завести знакомств. Я хорошо понимаю, что знакомства эти достаточно поверхностные, но, как бы то ни было, они придают разговору не знаю уж какой блеск, усиливающий сияние, несколько напоминающее ту позолоченную бронзу, блестящий налет которой груб, но все равно нравится глазу! Впрочем, все эти беседы, вся эта бронза достаются так дешево! Во всяком случае, все эти люди, принятые в самом высшем обществе, кажется, на короткой ноге с самыми замечательными личностями эпохи! Ламартин, Марраст[463], Наполеон[464] подходят к ним пожать руку; с одной стороны — мадам графиня, с другой — мадам княгиня; там говорят о каретах, лошадях, собаках, ловчих, лакеях, о политике и литературе; там судят о людях с точки зрения наиновейшей, хотя нередко измаранной ложью. Это, говорит В. Гюго, всего лишь оптическая иллюзия; есть люди, которые упорно принимают свечу за звезду. И что самое примечательное, это общество можно описать, на мой взгляд, такой вот характерной чертой: хотя на любую тему тут говорят весьма дружественно, хотя различные мнения никогда не сталкиваются настолько, чтобы воспламенить спор, собеседники ни в малейшей степени не отступают от своих взглядов; говорят так спокойно, потому что всё знают друг о друге заранее; выдвигают мало аргументов, но никогда не позволяют себя переубедить... Впрочем, и я повторяю только то, что мне говорили, я сумел всем понравиться! В самом деле, как не найти меня очаровательным, когда я, в частности, постоянно разделяю мнение своего собеседника! Понимаю, что своего мнения я иметь не могу, иначе буду опозорен! О, двадцать лет! Мои двадцать лет! Очень надеюсь, когда-нибудь я отплачу этим людям тем же»[465].