Следующей весной Ульян работал вдвоем от зари до зари с цыганом, а осенью пригнал еще пять коней и девять коров.

Теперь к нему раз в неделю приезжал на тарантасе старик Надеин, хозяин маслозавода, и увозил три деревянные кадки с желтой сметаной.

Зимой через деревню прогнали триста новобранцев. Вел новобранцев ротмистр Тарыкин. Ночевать он остановился у Калгановых – дом был чистый, пахло в нем кедрачом и хлебом.

– Куда ж тебе такое богатство? – спросил Тарыкин после ужина, когда Фрося подала самовар и бутылку красного сладкого вина. – Что с деньгами делаешь?

И вдруг Ульян заговорил. Голос у него был тихий, но не писклявый, а какой-то дотошливый – есть такие нутряные голоса: от них запах сильный идет, если близко слушать.

– Господин офицер, я и сам думаю, куда? Темень наша непролазная… Может, вы б чего подсказали?

– Какая ж ты темень, – ответил ротмистр, – вон и говоришь по-людски, и не как индюк. Новобранцы у меня, как индюки, – блю-блю, а понять ничего не поймешь.

– А я с людишками внутри себя привык говорить – когда внутри говоришь, складно выходит, только спешить не надо. Отстоится – загустеет, дельно пойдет.

– Вот-вот, это как раз по-индюшачьи: «отстоится, загустеет, пойдет». Ну, что это такое? Про что?

– Про то, господин офицер, что молоко, отстоямшись, загустеет в сливку, а с нее сметана. Слова – так же.

– Так и говори… Ну, о чем хотел посоветоваться?

– О том, что мне с достатком делать?

– Заводишко открой… Смолу кури или купи кузню.

– Людишки на меня озлобятся. У нас тех, кто скакает из гумна в хоромы, не любят. Так-то я тихой, кривой к тому. А купи заводишко или трактир открой – плювать вослед станут: мироед!

– На всякий чих не наздравствуешься, Ульян. В мире силу ценят. Будешь сильным – пусть ненавидят и за спиной от ненависти кровью харкают, в глаза все равно улыбаться станут и шапку драть.

– Это у кого кровь есть чужая, тому можно. А я тутошний, мне из себя труса не выцедить… Компаньона бы мне, – сказал Ульян и осторожно глянул на ротмистра. – Вроде как я нанялся приказчиком и все это не мое.

– Платить компаньону сколько будешь?

– Договориться можно.

– Не тяни. Это как мужика подряжать в саду работать: «Сколько платить?» – «Сколько дадите». – «Тьфу! Работа ж твоя! Почем ценишь?» – «Сколько дадите». Так я копейку давал. И гнал взашей. «Когда, – говорю, – цену надумаешь – приходи!»

– От оборота пять процентов, господин офицер.