«Мы уполномочены заявить, что с сего дня объявляем голодовку и будем держать ее до тех пор, пока нас не освободят из заключения. Мы требуем подчинения загребских властей указанию нового правительства и рассматриваем наш арест как вопиющее нарушение всех и всяческих конституционных норм.
Начальник тюрьмы, человек новый здесь, присланный «досидеть до пенсии», прочитал письмо, посидел в задумчивости, а потом спросил майора Ковалича, заместителя по работе среди политических и одновременно особоуполномоченного секретного отдела полиции:
– Они хорваты?
– Хорваты. Кроме Прицы, все хорваты.
– Будь моя воля, я бы посадил к ним в камеру кое-кого из нового правительства.
– Будь ваша воля.
– Хорошо… Воли нашей теперь нет. Готовьте приказ на освобождение этой троицы.
– Я такой приказ готовить не буду.
– Что же вы предлагаете?
– Я ничего не могу предложить, господин полковник. Я знаю только одно: если врагу дать в руки оружие, он обратит его против тебя. Их оружие сейчас – это свобода. А я не хочу быть убитым.
– Можно подумать, что я жажду этого. Умереть я захочу в тот день, когда узнаю, что у меня рак. Только перед тем, как умереть, застрелю нескольких своих врагов, так что пусть они молятся о моем здоровье.
– Пусть…
– Я не могу не подчиниться приказу Белграда, майор, и вы это прекрасно понимаете.