– Милорд, – сказал я, – чем я заслужил эти непростительные упреки?

– Подумайте, Маккеллар, – ответил он, – и вы поймете, что они вполне заслуженны. Непростительна ваша собственная уловка. Опровергните, если можете, что вы собирались с помощью этих денег обойти мои приказания, и я чистосердечно попрошу у вас прощения. Но если вы этого сделать не можете, тогда вы должны примириться с тем, что я называю ваше поведение его настоящим именем.

– Если вы полагаете, что в мои намерения входит что-либо иное, кроме вашего блага… – начал я.

– Мой старый друг, – сказал он, – вы прекрасно знаете, что я о вас думаю. Вот вам моя рука от чистого сердца, но денег – ни фартинга!

Потерпев в этом неудачу, я сейчас же пошел к себе, написал письмо и отнес его в гавань, где, как я знал, готовилось к отплытию торговое судно, и еще засветло был у дверей домишка Баллантрэ. Я вошел без стука и увидел, что он сидит со своим индусом за скромным ужином из маисовой каши с молоком. Внутри все было очень бедно, но чисто. На полке стояло несколько книг, а в углу скамеечка Секундры.

– Мистер Балли, – сказал я. – У меня в Шотландии отложено почти пятьсот фунтов, сбережения всей моей трудовой жизни. Вот с тем кораблем идет распоряжение перевести эти деньги сюда. Как только придет обратная почта, они будут ваши, на тех условиях, которые вы сегодня изложили милорду.

Он встал из-за стола, подошел ко мне, взял меня за плечи и, улыбаясь, поглядел в лицо.

– А между тем вы любите деньги! – сказал он. – Вы любите деньги больше всего на свете, если только не считать моего брата.

– Я страшусь старости и нищеты, – сказал я. – Но это совсем другое дело.

– Не будем спорить о словах. Называйте это как угодно. Ах, Маккеллар, Маккеллар, будь это проявлением хоть малейшей любви ко мне, с какой радостью принял бы я ваше предложение!

– Думайте что хотите, – горячо ответил я. – К стыду своему, я не могу видеть вас в этой лачуге без угрызений совести. Это не единственное мое побуждение и не первое, но оно есть. Я с радостью вызволил бы вас отсюда. Не из любви к вам предлагаю я деньги, далеко нет, но, Бог мне судья, и не из ненависти, хотя меня и самого это удивляет.

– Ах, – сказал он, все еще держа меня за плечи и легко встряхнув. – Вы думаете обо мне больше, чем вам кажется. Хотя меня и самого это удивляет, – прибавил он, повторяя мое выражение и даже, как мне показалось, мою интонацию. – Вы честный человек, и поэтому я пощажу вас.

– Пощадите меня?! – вскричал я.

– Пощажу вас, – повторил он, отпуская меня и поворачиваясь ко мне спиной. А потом, снова обернувшись ко мне, продолжал: – Вы плохо представляете, Маккеллар, как я применил бы ваши деньги. Неужели вы думаете, что я примирился со своим поражением? Слушайте: жизнь моя была цепью незаслуженных неудач. Этот олух, принц Чарли, провалил блестящее предприятие; это был мой первый проигрыш. В Париже я снова высоко поднялся по лестнице почета; на этот раз по чистой случайности письмо попало не в те руки, и я снова остался ни с чем. Я в третий раз попытал счастья: с невероятным упорством я создал себе положение в Индии, и вот появился Клайв[57], мой раджа был стерт в порошок, и я едва выбрался из-под обломков, как новый Эней[58], унося на спине Секундру Дасса. Три раза я добивался высочайшего положения, а ведь мне еще нет и сорока трех лет. Я знаю свет так, как его знают немногие, дожившие до преклонного возраста, знаю двор и лагерь, запад и восток; я знаю выход из любого положения, знаю тысячи лазеек. Сейчас я в расцвете своих сил и возможностей, я излечился и от болезней и от неумеренного честолюбия. И вот от всего этого я отказываюсь. Мне все равно теперь, что я умру и мир не услышит обо мне. Я хочу сейчас только одного, и этого добьюсь. Берегитесь, чтобы стены, когда они обрушатся, не погребли вас под обломками!