— Зачем? — удивленные буравчики уставились на Омартай и начали сверлить его.

— На лодку пиши. Я в Забурун пойду продавать муку. Конвяк тебе привезу оттуда, — подумав, Омартай спросил: — Пять штук хватит?

— Хватит, ата, — наклонился к нему Жумагали, — и, как только вернешься, меня находи, а этого к чертям, не надо, понял?

— Все понял. Тысяча слов глупца не стоит одного слова умного. Понял тебя, Жумаке, — сложил лопатками руки Омартай и прижал к груди в легком полупоклоне.

Жумагали вручил ему пропуск на лодку и небрежно процедил:

— Из Забуруна мне сапоги привезешь. Две пары. Там их можно купить. Тут нету.

— Давай ногу, смеряю, привезу сапоги, — Омартай шнурком измерил след Жумагали, завязал на шнурке узелок и, бережно положив мерку за голенище, не забыл подтвердить: — Хорошие сапоги привезу, лучше этих, — и указал на поручиковы. — Как арба немазаная, скрипеть будут.

Жумагали кивнул и запихнул в карман врученный Омартаем задаток, даже не стал его пересчитывать.

— Твой Избасар пускай моего коня берет, хороший конь, скоро до Ракуш на нем доедет, — сказал он и стал требовать с Омартай остальные деньги.

— Как можно? — замахал руками Омартай. — Узнает Аблай, что я так делаю, выгонит из компаньонов, скажет, плохой купец, не умеешь торговать. Кто отдает целиком деньги, пока товар не получит? А, скажи?

Жумагали вздохнул.

— Пускай твой Избасар берет коня.

Избасар взял седло и по косе пошел на берег к лошадям.

Вислоухий гнедко Жумагали равнодушно повернул к нему тупую морду и, даже не всхрапнув, покорно подставил под седло провисшую спину. Толстые, лохматые бабки коня и словно растоптанные копыта как бы говорили, что особой прыти от этого скакуна ждать нечего. А рядом косил огневым глазом на незнакомого человека дончак офицера и, пружинисто перебирая спутанными тонкими ногами, мотал длинной мордой с подпалинами возле глаз.

Избасар, знавший толк в лошадях, уже не мог отвести взгляда от поджарого коня с крутой жилистой шеей, от его широкой в тугих желваках мускулистой груди.

Во рту у Избасара сразу пересохло и остро засосало под ложечкой. Степняк Джанименов лошадей любил не меньше, чем свой Каспий, при виде хорошего скакуна у него всегда начинало сильнее гнать по жилам кровь сердце. Но этого дончака, как он ни хорош, брать не следовало. Его, видимо, знал в Ракуши каждый. Слишком приметный конек. И все же ноги сами по себе подвели Избасара к жеребчику Ильиных.

«А может, ничего! Может, сойдет?»

Мысль обожгла, еще суше сделалось во рту. Потому что знал — не надо этого делать, нельзя, сам же, вытерев тыльной стороной ладони вспотевший лоб, набросил седло на всхрапнувшего, присевшего на задние ноги дончака.