Только оставшись наедине с собой, Берта смогла привести в порядок свое растрепанное радостной вестью сознание. Умная и осторожная графиня не могла поверить, что враждебный ей Рим так легко согласился на ее брак с Беренгарием. Такое могло произойти только в случае потери власти в Риме ее соперницей Теодорой, но шпионы, постоянно посылаемые в Рим, до последнего дня твердили ей об обратном. Возможно, эта мелкая бестия Мароция каким-то образом ловко разыграла свою карту отношений с ее собственным сыном Гвидо? Это выглядело более вероятным, спустя некоторое время Берта даже получила письмо от Мароции, где та сообщала о своих стараниях в Риме и намекала на возможную ответную поддержку в будущем. Тем не менее, все это до конца не развеивало сомнений графини и она решила оставаться начеку вплоть до того момента, пока Беренгарий не наденет на ее палец обручальное кольцо.

Спустя несколько дней последовало еще одно письмо из Рима, в котором папа сообщал о своем намерении сразу после Светлого Воскресения покончить с сарацинами в Сабине и Гарильяно. Берта при этой вести нахмурилась, вот оно то, чего она ожидала, сейчас понтифик объявит, что, в связи с военным походом, императорская коронация будет перенесена на осень, а то и на следующий год. Однако Иоанн Десятый вновь проявил чудеса покладистости и устами своего гонца пригласил Беренгария, Берту и их свиту прибыть в Рим как раз на пасхальную неделю, то есть не позднее двадцатых чисел марта, дабы совершить над ними то, что он так долго обещал. Понтифика при этом нисколько не смущало, что коронация пройдет в дни главного христианского праздника, в своем письме он, наоборот, подчеркивал, что значение императорской коронации в глазах народа только выиграет, если возложение короны пройдет в эти святые дни, при еще большем стечении гостей.

Веронский двор забурлил, словно весенняя горная речка. Берта заторопилась с отъездом домой, хотя ее и разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, преступно было бы выпускать инициативу из своих рук и оставлять старого короля без своей опеки, с другой, ее по-прежнему настораживало столь благостное отношение Рима, она не переставала чувствовать какую-то готовящуюся против нее или ее будущего мужа западню. Она с трудом настояла, чтобы Беренгарий увеличил свое войско с трехсот до пятисот копий, а всего королевский кортеж в своей численности составил более тысячи человек. Скрепя сердце, Берта позволила Беренгарию прихватить с собой Анну, в душе своей твердо пообещав той суровую расправу сразу после того, как сама станет императрицей.