Первая встреча была в мае. За несколько недель до этого я получил письмо от Жана Фуке, где он просил меня навестить его, когда я окажусь в Турени. Я достаточно хорошо знал художника, чтобы понимать, что он не собирается просить у меня денег. Фуке никогда не прибегал к этому, и, если бы у него возникла нужда в деньгах, он скорее предпочел бы жить в бедности, чем одалживаться. Решив не откладывать дело в долгий ящик, я в начале мая отправился в Тур. Я послал Марка к Фуке – предупредить, что я приехал, но в мастерской никого не было, хотя давным-давно рассвело. В конце концов незадолго до полудня на улице показался человек. Он шел волоча ноги. Марк вернулся ко мне и сказал, что Фуке ждет меня. Весеннее солнце пробилось сквозь тучи, в последние дни поливавшие дождем округу. Когда я вошел в мастерскую, то сразу почуял витавшие в воздухе запахи мастики и масла. На плите закипала окись свинца, где плавала черная луковица. Фуке шагнул мне навстречу и взял меня за руки.

В глубине мастерской на мольберте стояло огромное дубовое панно. Я сначала увидел его с обратной стороны и отметил лишь веревку и завитки сучков на светлой древесине. Но, обойдя вслед за Фуке мольберт, я испытал эмоциональное потрясение. Панно было тщательно загрунтовано и выглядело гладким как зеркало. Три четверти картины были уже прописаны, и если фигурам на втором плане еще недоставало четкости, то в центре все было уже закончено: это была Агнесса. Лицо было создано по эскизам, которые художник показывал мне прежде, когда мы с ним уловили признаки смертельной болезни. Но, в отличие от того раза, теперь, когда Агнесса скончалась, ее черты обрели прежнюю жизнь. На картине удалось передать то задумчиво-отсутствующее выражение, которое мы часто у нее видели, напудренный высокий лоб, сжатые губы, трепет опущенных век.

Фуке расположил лицо в центре странной мизансцены: Агнесса в изумрудно-зеленом платье, сверху тонкой выделки горностаевая накидка, шнурок корсета ослаблен и полностью открывает высокую грудь с бледным соском. Младенец Иисус, сидящий у нее на коленях, смотрит вдаль, будто уже провидя свою судьбу. Корона на голове Агнессы, украшенная жемчугом и рубинами, указывала на то, что перед нами Царица Небесная.

И все же за этим религиозным сюжетом, дополненным золотым троном, на котором восседала Дева Мария, явно проступал другой смысл портрета: для нас, знавших Агнессу, картина представляла ее в обители вечности. И в этом измерении образ становился еще более двойственным и волнующим. Ведь оно вызывало в представлении не только рай, но и ад. Окружавшие Агнессу ангелочки в основном тоже стояли потупившись, внешне они были похожи на серафимов, на их ангельских личиках читалось блаженство. Однако Фуке написал их красным – цветом демонов. Я чувствовал, что это изображение Агнессы отражает, с одной стороны, ее грешную жизнь, которая и впрямь была адом, с другой – набожность и нежность, обаяние и искренность, которые в ее земной жизни обезоруживали самых враждебно настроенных людей. Эти черты позволили ей покорить сердца порождений Люцифера, под охрану которых ее поместил Сатана, и преобразить их в красных ангелов, таких же нежных, как младенец Иисус, и они окружили ее не затем, чтобы терзать, а чтобы защитить от геенны огненной.