Король назначил уполномоченного для ликвидации моего имущества и прежде всего для полной его переписи. Эта нелегкая миссия была возложена на Жана Дове, который некогда входил в римское посольство. Мы были с ним хорошо знакомы, и, насколько я помнил, у него не было ко мне претензий. Тем не менее он был представителем судебного ведомства и принадлежал к тому сословию, с которым я редко имел дело до ареста, зато потом познакомился чересчур близко. Подобные люди, обручившись с абстрактной буквой закона, в силу своей профессии должны отрешиться от всего, что свойственно человеку. Для них не существует ни оправданий, ни ошибок, ни страдания или слабости – в общем, ничего человеческого. Во главе всего – право, какую бы несправедливость оно ни прикрывало. Они жрецы божества, не знающего пощады, и в угоду ему они могут без колебаний использовать ложь, насилие, прибегнуть к мерзкой жестокости палачей, поверить доносам самых презренных типов.

Таким образом, Дове принялся самым усердным, компетентным и, смею сказать, честным образом ощипывать меня. Его методичная работа по составлению реестра моего состояния основывалась на вынесенном мне приговоре. Для него этого было достаточно, чтобы счесть операцию справедливой. Он не придавал значения тому, что влиятельные люди из окружения короля без зазрения совести прибирали к рукам мои поместья, стоило им обнаружить их. Буква закона соблюдена, большего Дове не требовалось.

Период моего заточения после вынесения приговора вновь преподал мне множество уроков. Прежде всего, следя за инвентаризацией моего имущества, проводимой Дове, я полнее осознал, насколько оно огромно. Развитие нашего дела шло безостановочно и настолько быстро, требовало стольких усилий, что просто не оставляло места для созерцания. Моя роль заключалась по большей части в том, чтобы дать делам первоначальный толчок. Затем другие члены нашей команды вели их к процветанию, и итог мне, как правило, был неизвестен.

Я с большим удовлетворением понял, насколько мощную и протяженную сеть нам удалось создать.

В то же время мне открылось, что именно обеспечило этот успех, – чего как раз не поняли ни Дове, ни грабители, подбиравшие бренные останки. Созданное мною предприятие смогло до такой степени развиться, потому что было живым организмом, который никто не контролировал. Свобода позволяла всем частям этого гигантского тела действовать по своему усмотрению. Набрасываясь на куски, которые судебные исполнители сумели ухватить, налагая секвестр на мое имущество, разрывая на части каждую штуку полотна, найденную в наших магазинах, Дове и идущая по его пятам свора всего лишь ворошили внутренности мертвой добычи. То, что они выхватывали, переставало быть свободным, а значит, живым. Ценность этих вещей, сделавшихся после их оценки неподвижными, начинала уменьшаться, ибо ценность эту им придавал непрерывный и свободный поток торговли.