Не прошло еще и часа, как все общество находилось уже в очень возбужденном состоянии. Орлов перевел разговор на победоносную армию Румянцева; под ликующие возгласы он осушил свой стакан за здоровье храбрых товарищей, разбивших турок, и, точно охваченный мгновенным недовольством, воскликнул затем:

– Не позор ли это, что, в то время как турки бегут от русских знамен и вся Европа дрожит пред силою нашего оружия, генерал-адъютант нашей императрицы, которого я как мальчишку избил кием, бесчестит наш мундир?

Мертвая тишина наступила при этих словах. Все струсили. Но затем то там, то сям послышались сочувствующее голоса и вскоре громкие выражения недовольства Потемкиным сделались всеобщими.

Алексей Григорьевич, сидевший рядом с братом, положил свою руку на него и пытался остановить его.

Но Григорий Григорьевич осушил еще один стакан рейнвейна и воскликнул:

– Да, друзья и товарищи, действительно, позор, что такой человек носить еще форму русской армии. Только доброта и великодушие нашей императрицы охраняют его на его месте; но и эта благородная черта сострадания в чрезмерности своей служит уже нарушением чести русского оружия, завоевывающего себе все новые и новые лавры. На нас лежит обязанность помочь императрице исполнить то, на что она не решается по доброте сердца. Все мы и все ваши товарищи по полкам от имени всей армии должны выразить ей просьбу, чтобы она дала отставку Потемкину, так как он недостоин носить военную форму!

– Да, да, это верно! – закричали некоторые более молодые офицеры, пользовавшиеся особым благоволением фельдцейхмейстера. – Мы должны потребовать от императрицы, чтобы она отставила обесчещенного генерала; она не имеет права наносить армии такое оскорбление!

– Я знал, – сказал Григорий Григорьевич, – что все вы думаете и чувствуете так же, как я. Мы сейчас же составим прошение императрице, вы все должны будете подписать его, и еще сегодня ночью необходимо распространить его среди всех ваших товарищей; солдатам также надо будет сообщить его содержание и рано поутру депутация от всей гвардии должна вручить государыне прошение ее верных полков, которым будет за это благодарна вся армия!

Он приказал подать бумагу и чернила и стал быстро писать краткое, в повелительных, почти угрожающих выражениях прошение, которое он сейчас же для подписи передал сидящим рядом, последние, в свою очередь, передавали его соседям. Вместе с тем все громче становились речи и все больше пили гости.

Алексей Григорьевич еще раз напрасно попытался остановить брата; мрачный и задумчивый сидел он среди шумного общества, из которого никто не решился уклониться от присоединения к прошению, хотя у некоторых, несмотря на хмель, сильно дрожали руки, когда они подписывали свое имя под прошением.