Безумное бешенство душило его; он в клочья разодрал на себе одежду, рвал на голове волосы, кидался из стороны в сторону, не переставая произносить страшный проклятия.

Чернышев спокойно наблюдал эту сцену. Алексей Григорьевич пытался успокоить брата и, наконец, усадил его силой на стул.

Припадок бешенства, казалось, сломил силы Григория Григорьевича; он весь согнулся, опустил голову на руки и принялся затем громко рыдать.

Мучительное и печальное зрелище представлял этот гордый великан, еще только что уверенный в своих силах, а теперь плакавшей, как малый ребенок.

– Повинуйся, брат, повинуйся! – сказал Алексей Григорьевич, – этого требуют необходимость и твой долг верноподданного. Повинуйся, чтобы своим неповиновением и непокорством жестокому повелению императрицы не дать права радоваться твоим врагам. – Он взял затем бумагу из рук Чернышева и положил ее пред братом. – Подпиши, что требует государыня, – продолжал он затем, – она слишком справедлива и умна, чтобы не увидеть, в конце концов, что ты невиновен.

Он протянул брату перо, предназначенное для подписи грозного требования офицеров, и Григорий Григорьевич почти бессознательно, дрожащей рукой подписал на бумаге свое имя, после чего снова положил голову на руки, и слышны были только тихие рыдания, потрясавшие его грудь.

– Вот, граф Захар Григорьевич, – сказал Алексей Григорьевич, передавая ему бумагу, – возьмите прошение брата, императрица вольна распоряжаться своими должностями… О, если бы она не забывала заслуг, которые она когда-то так высоко ценила!..

– Если бы ее императорское величество не помнила этих заслуг, – возразил Чернышев, пряча бумагу в карман своего мундира, – то, поистине, она не избрала бы такого милостивого и полного уважения способа, чтобы защитить себя и государство от злоупотребления слишком большой властью, которое допустил себе ее подданный.

– Куда же вы имеете повеление отправить моего брата? – спросил Алексей Григорьевич.

– Мое поручение кончено, – ответил Чернышев. – Насколько мне известно, государыня полагает, что для вашего брата было бы лучше всего на некоторое время поехать за границу. Это конечно соответствовало бы его желаниям и достоинству. Тогда российские послы при всех европейских державах получили бы приказ принять его всюду с почестями, подобающими его высокому сану и прежним заслугам; тем не менее, и в этом отношении ее императорское величество не желала произнести никакого определенного повеления, которое могло бы связать волю вашего брата, тем более что и все внешние наружные почести всех его последних должностей должны остаться для него не умаленными.