Хата Федора Семеновича стояла на круче. Стены побелены известью, крыша покрыта тростником. Три окна выходили на улицу. На подворье — хлев, погребки. Огород, спускавшийся с кручи к морю, от соленых морских ветров защищал невысокий тын.

На кухне возле печи лежала охапка колючего курая и несколько кусков кизяка. Курай и кизяк — самое распространенное топливо в степной приморской стороне. Но уху варили на огороде, возле самого обрыва, в огромном казане, принесенном Федором Семеновичем и Марьяно. Чико все время улыбался, не отходил от старого рыбака, во всем помогал ему.

— Чико за кожух старается, — сказал Михалюта Доминго.

— Хочет понравиться не только одной Зина, но и падре Федор, — подморгнул капитан.

Вошли в хату. Зина поставила на стол огромную миску с квашеными красными помидорами и графин с вином.

— Садитесь, милости просим, — пригласил Федор Семенович гостей к столу, ставя перед каждым рюмку.

Гнат подозрительно посмотрел на полковника: Илья Гаврилович грозился, что во время вылазок на вражеский берег никакой «наркомовской» нормы не будет. «У минера, — сказал он, — должна быть ясная голова, холодный ум, а греет его пусть собственное сердце».

Но сейчас Илья Гаврилович вместе со всеми выпил рюмку вина.

Зина подала каждому алюминиевую миску с ухой. Уха парила, запах щекотал ноздри.

— Не каждая рыба годится в уху. Из морской для нее подходит бычок, кусок белуги, кефаль… Вот ты, хлопче, белугу как раз и ешь, — повернулся Федор Семенович к Гнату, — Такой рыбы, как у нас, на Азове, не водится ни в одном море. Разве что на Каспии.

— Вкусная уха! — похвалил Михалюта.

Старик стал рассказывать, как варится двойная, тройная уха из морской и речной рыбы, о своем крае. В его глазах светилась гордость за родную степь, раскинувшуюся вблизи моря и пламенеющую весной тюльпанами и маками.

— Когда цветут жердели, вишни, а потом и яблони, то прибрежные села кажутся облитыми белой пеной. И вся эта благодать от солнца, от земли и моря, от усилий рук человеческих, — Федор Семенович подозвал внучку. — Угости-ка нас еще и кавунами.

— Из той бочки, что с яблоками? Или из той, что с капустой? А, — махнула Зина рукой. — Я принесу из обеих, — и выбежала из хаты, сопровождаемая ласковым взглядом Марьяно.

Веденский и Доминго стали вспоминать дни борьбы с фашизмом в Испании. Им было что рассказать и серьезного и смешного.

Республиканцы хорошо знали, что за Веденским следят франкистские лазутчики. Поэтому Илью-Рудольфа и его жену Анну надо было поселить в такую квартиру, которая не вызывала бы подозрения. «Мадридцы всё знают!..» — сказал тогда капитан Доминго и поселил супругов в домике сельского падре.