Через день регулярно заезжаю в землянку к Пашкевичу. Его по-прежнему мучают боли, но ухудшений нет и доктор уже надеется, что произойдет чудо, и организм переборет и большую потерю крови, и этот проклятый перитонит.

Каждый день работаю над планом Трубчевской операции. Окончательно останавливаюсь на последнем, Выгоническом, варианте. В нем все как будто встало на место. Можно начинать…

Наконец, наступает тот знаменательный день, вернее та ночь, когда мы должны ждать самолет с Большой земли.

Не буду рассказывать о том, как прошла эта ночь: сколько раз был описан в книгах о партизанах прилет первого самолета!

У нас было точь-в-точь как у всех: нервное напряжение, волнение, что не загорятся заранее приготовленные костры, горячие споры — «прилетят или не прилетят?» — и хорошее доброе слово по адресу летчиков, которые направляются к нам, в далекий тыл. Каждый звук мы принимали, конечно, за шум авиационного мотора и, как обычно, услышали его, когда темный силуэт машины оказался чуть ли не над головой.

Самолет пронесся над кострами и исчез.

Это были самые напряженные, самые волнующие минуты.

Вдруг машина снова над нами. Два маленьких белых комочка отделяются от нее, и ветер несет их вправо, в темный, заваленный снегом лес.

Первого пассажира находим быстро — маленькую девушку-радистку лет девятнадцати, одетую в меховой комбинезон. Второй пассажир — вторая девушка-радистка — пропала.

Всю ночь бродили по лесу, кричали до хрипоты — никого.

Счастливцем оказался Рева. Провалившись по пояс в яму, он, усталый и злой, громко выругался — «От, бисова дивчина!» — вдруг откуда-то сверху раздался тоненький обиженный голосок:

— Да когда же вы снимете меня, товарищи?..

Оказывается, наша парашютистка зацепилась, стропами за густую ель и повисла на ней. Перепуганная разговорами в Москве, что летчик может ошибиться и сбросить ее не туда, куда следует, что она рискует попасть в лапы полиции или фашистов, девушка сидела на ели и никак не могла понять, кто же бродит по лесу — партизаны или враги. И только реплика Ревы утвердила ее в том, что в лесу — свои.

Одним словом, все было так, как не раз случалось позже, когда к нам уже частенько прилетали самолеты…

Обе гостьи, наконец, сидят за столом. Комната полным полна партизанами — яблоку некуда упасть. Десятки восторженных глаз смотрят на гостей с Большой земли, и радистки не знают, что им делать: отвечать ли на бесчисленные вопросы, расспрашивать ли нас о партизанской жизни или поглощать то неисчислимое количество яств, которые стоят перед ними на столе.