– Здравствуйте, отец мой, – сказал барон. – Какое дело подняло вас ни свет ни заря? Не неприятные известия, надеюсь?

– Нет, – ответил монах, – просто мне надо сказать вам несколько слов наедине.

– Хорошо, – кивнул барон. – Губерт, вы можете идти.

Старый управитель поклонился и вышел, но вместо того, чтобы отправиться к себе, он проник в комнату, смежную со спальней барона.

– Теперь мы одни, – сказал барон, так что говорите без опасения. Очевидно, вы намерены подробно описать экспедицию, предпринятую вами третьего дня и закончившуюся столь неудачно.

– Нет, я не хочу утомлять вас таким рассказом, – заявил монах. – Достаточно будет сообщить, что, если мы и потерпели неудачу, то лишь благодаря внезапному появлению того самого человека, что вывел вас из пражской крепости.

– Мой освободитель назвался каким-то Анжелом Вильдоном, – заметил барон. – Помнится, вы обещали рассказать что-то интересное о нем. Вы за этим пришли?

– Отчасти, – ответил Киприан. – Знайте, что из крепости вас вывела молодая и очаровательная женщина…

– Женщина?! – вскричал барон. – Это невозможно! Впрочем, теперь я припоминаю, когда она приподняла забрало, там мелькнуло нежное девичье лицо…

– А важнее всего то, что сын ваш страстно в нее влюбился, – продолжал монах. – В первый раз, когда он велел ее похитить, она была спасена австрийцем, ехавшим сюда. Вот откуда происходит ненависть Родольфа и его недоброжелательное письмо к вам. Потом ваш сын сумел схватить Анжелу и держал ее пленницей в Красной комнате.

– В Красной комнате! – повторил барон, побледнев от гнева. – О! Если Родольф осмелился на подобный поступок и если Губерт позволил ему…

– Успокойтесь, – перебил монах, – ваш сын ничего не знает о трибунале Бронзовой Статуи, и если ему пришла фантазия запереть Анжелу в Красной комнате, то Губерт никак не мог этому воспрепятствовать.

– Правда, – согласился барон, подумав. – Понимаете, я всегда хотел, чтобы мой сын не был посвящен в тайны Бронзовой Статуи. Нет, я предпочел бы убить его собственной рукой! – с жаром воскликнул он. – Но совсем не оттого, что я не уважаю трибунал…

– Мне известны причины, – заметил монах. – Вы не желаете, чтобы Родольф знал тайны и реестры нашего трибунала.

– Да, среди жертв записано одно имя, которого он никогда не должен слышать, – проговорил барон, нахмурившись, как туча.

– Перестаньте! – вскричал монах. – Прошлого не изгладить.

– И я не хотел бы, чтобы оно было изглажено, если бы даже мог его уничтожить, – сказал барон. – Нет, тот проступок заслуживал страшного наказания, и я не имею никакого сострадания к той, что была казнена за свои преступления. Но мой сын не должен ничего подозревать.