Но нет, это обман. Очередной обман. Его душа, как пар из проколотого баллона, источается в пространство, освобождаясь от тела, становится легкой и невесомой. Она струится сквозь звездные сита, мечется среди галактик и звезд. Его душа – божество, которое ждали эти небесные исполины, изнывая в одиночестве галактических эпох и космической стужи. И вот он здесь! Он пришел!

Он может согреть их своею божественною силой, разжечь огонь, придать смысл их существованию! Он сделает это! И уже носится среди раскаленных светил, глыб льда и скалистых небесных кряжей. И они отвечают ему, ластясь, словно котята.

Сегодня он станет любить их, а не женские задницы!

Он полюбит каждое далекое Солнце, каждую неприкаянную звезду, каждую планету, несущуюся в холодной пустоте!

Михалыч потянулся, и новая порция «Белой лошади» понесла вперед его мысли. Он ощутил свою сопричастность Создателю. Оказывается, никто иной, как он Сам, содеял это великолепие. И оно узнает его, наполняясь радостью и негой. Его узнает мерцающая голубая туманность, пытающаяся обнять его своими спиральными рукавами, звезда, вдруг умеряющая свой пронзительный блеск, пока он пролетает рядом, планета, повернувшаяся так, чтобы своим абрисом напомнить ему упругую женскую задницу.

Процесс пошел, Михалыч почувствовал способность преображать эти огромные космические массы. Придавать им формы, потребные для любви. Он понял свое предназначенье!

Он начал с той самой, голубой туманности. Рывком он придвинул ее к себе и ласково поцеловал. Туманность была нежна и послушна…

Потом он устремился на другой конец вселенной, где мельком увидел прелестную двойную звезду. Близняшки были неотразимы. Они кружились вокруг, одаривая его волнами тепла и мягкого света…

Михалыч метался и вверх, и вниз, минуя галактики и миллионы парсе́ков. Полосы звездной пыли отмечали его траекторию. Они то клубились, как Млечный Путь, то взрывались сверхновыми, покрывая блеском половину Неба.

Только две мысли вертелись в том, что когда-то составляло его голову. Первая мысль – о Вечности. Она щемила душу, пугая и будя воображение. Вторая – проще и основательней: «Все стадо! Все стадо!», – гулко отдавалась она в его висках.