Рональд подошел ко мне.

– От всего сердца поздравляю вас, Сент-Ив. А вы можете поздравить меня: я – офицер.

– Нет, – возразил я, – в таком случае, поздравляю Францию с окончанием войны. Серьезно, дорогой, желаю вам успеха. В каком вы полку?

– В четвертом.

– Командир Чевеникс?

– Чевеникс порядочный малый. Он поступал хорошо, право!

– Действительно, хорошо, – подтвердила Флора, кивнув головкой.

– Он человек с характером. Но если вы думаете, что за это я буду к нему относиться лучше!..

– Майор Чевеникс, – вставила тетушка своим самым радамантовским тоном, – всегда мне напоминает ножницы. – Она щелкнула теми, которые были у нее в руках, и мне пришлось сознаться, что движение, говорившее об остроте и негибкости, были замечательно хорошей иллюстрацией.

«Но, Боже мой, – подумалось мне, – вы могли бы выбрать другое сравнение!»

Вечером этого блаженного дня я шел обратно в Эдинбург по какой-то воздушной, обрамленной розовыми облаками тропе, не помеченной ни на одной карте. Она привела меня к моему помещению, и я ступил на землю, когда миссис Мак-Ранкин отворила мне дверь.

– А где же Роулей? – спросил я через минуту, оглядывая гостиную.

Хозяйка иронически улыбнулась.

– Он? – сказала она. – Бедняга опять принялся закатывать глаза, так что мне показалось, что он не совсем здоров. И теперь вот уже час, как этот юноша принял ложку перечной мяты и лежит в постели.

На этом месте я могу опустить занавес. Мы с Флорой обвенчались в начале июня и уже месяцев шесть жили в великолепном Амершеме, когда до нас дошли вести о бегстве императора с острова Эльба. Во время тревоги и смятения «Ста дней» (как граф Шамбор назвал это время) виконт Анн сидел дома и согревал руки у пламени домашнего очага. Конечно, Наполеон был моим господином, и я не питал слабости к белой кокарде. Но я сделался уже англичанином и, как выразился Ромэн, пустил корни в английскую почву, не говоря уже о том, что я все с большим и большим увлечением следил за новыми биллями и присматривался к местному судопроизводству. Словом, я попал в такое положение, которое затруднило бы казуиста. Но я был спокоен. Полагаю, что вы, друзья мои, взвесив все pro и contra и приняв в соображение, что Флора должна была скоро стать матерью, могли бы предвидеть образ моих действий. Как бы то ни было, я сидел в Амершеме и читал газеты. Раз пришло письмо от Рональда, извещавшее, что четвертый полк получил приказание двинуться в поход или, вернее, отплыть, и что через неделю корабль доставит его и товарищей к войскам герцога Веллингтона в Нидерланды. Моя дорогая непременно захотела проститься с братом, и мы отправились в Эдинбург в двухместной карете, с задним сиденьем для ее девушки и мистера Роулея. Прибыв в Суанстон, мы успели провести с юным Рональдом последний вечер. Юноше очень шел красный мундир, надетый им в честь дам и орошенный их слезами.