– Не ну а чё она будет смотреть на татуху и думать о каком-то дебиле? Пусть лучше обо мне вспоминает, – прокомментировала Аня. – Я от неё никуда не денусь. С пелёнок дружим же.

Влас усмехнулся и снисходительно улыбнулся девочкам. Им ведь всего лишь по четырнадцать. «Глупышки, – думал он, – но какие милые и дружные». Он был рад научиться понимать таких людей.

Ещё он был рад тому, что ему, с виду суровому и угрюмому, доверили эту историю без страха осуждения.

Он был рад танцевать на дискотеках в кругу своего отряда, пусть и под дурацкие песни модных нынче Темниковой и Бузовой.

Он был рад соприкоснуться с тем, с чем будет работать всю жизнь, и понять, что не прогадал.

Он был рад провести здесь половину своего первого самостоятельного лета.

—–

В последние дни смены смешалось всё: и скопившаяся усталость, и так скоро возникшая привязанность к детям, и желание последний раз зажечь после планёрки с педагогической командой. Дети обнимались, плакали, дарили друг другу браслетики, рисовали на футболках… Вожатые же ходили чуть ли не пошатываясь от эйфории. На глазах всё превращалось в воспоминания, и это пьянило, да настолько, что в день закрытия смены Влас повёл троих старших пловцов-детдомовцев нырять с волнореза. Он знал, что они впервые видели море в этом году.

Девчонка из младшего отряда подарила Власу сентиментальную гуашевую картинку, которую назвала «физрюк», а оргсостав устроил на последней планёрке «Хогвартс и сыворотку правды» – так назывался вечер, в который каждый вожатый мог рассказать всем один секрет, касающийся лагеря, безнаказанно, даже если при этом был нарушен педагогический устав. Сначала все отнеслись к такой идее исповеди настороженно, но когда методистка Ольга Валерьевна, самый старший человек в руководстве, встала и на весь штаб притворно и комично заявила: