— Друже, гляди — плывут! — выкрикнул Секач, сидя на толстом суку старой ветвистой вербы, высоко поднимавшейся над другими деревьями.
Товкач сощурился от солнца.
— Что-то я не вижу… Ты, часом, не брешешь?
— Ей-богу, плывут!.. Да куда ты смотришь?.. Вон, против Краснякова выплывают. Поворачивают, сдается, в устье Корабельной… Да сколько их, матушки!
Теперь уже и Товкач заметил турецкую флотилию.
На широком, сверкающем против солнца плесе Днепра появлялись из-за поворота корабли. Один, два, три… пять… десять… двадцать… пятьдесят… Товкач сбился со счета.
— Это они! Не будем мешкать! Бежим скорее к кошевому! — выкрикнул Секач, быстро спускаясь вниз.
Выслушав дозорных. Серко надел на саблю шапку и поднял ее. Это был условный знак. В гот же миг десятки чаек вынырнули из камышей, из-за кустов чернотала и быстро помчались наперехват турецким кораблям. Как быстрокрылые птицы, летели они по спокойным водам Корабельной, со всех сторон окружая вражескую флотилию.
— С богом, братья-молодцы! — прогремел голос Серко. — Палите из гакивниц! Стреляйте из мушкетов! На приступ! Готовьте крюки! На приступ!
Над рекой раздались пушечные выстрелы. Запорожские гакивницы, укрепленные на носах кораблей, ударили картечью. Турки ответили ядрами. Пороховой дым заклубился над кораблями, над зелеными поймами.
Две подбитые чайки пошли на дно. Уцелевшие с них запорожцы барахтались в воде, сбрасывали с себя одежду и, фыркая, поворачивали к берегу.
Серко стоял на своей чайке, окидывая взглядом все устье Корабельной, где завязался бой. Турецкие корабли остановились, нарушили строй. На них заметались, закричали янычары, усиливая пушечный огонь.
— Кидайте огненные трубки! Ошарашьте песьи морды! — крикнул Серко, видя, что еще одна чайка перевернулась от попавшего в нее ядра и пошла на дно.
На каждой чайке было по две начиненных порохом трубки, изготовленных в мастерских Сечи. Это было великолепное изобретение запорожцев. С одной стороны трубку наглухо заклепывали, а с другой оставляли открытой. Сюда засыпали порох, вставляли пропитанный селитрой фитиль. Трубку заряжали в гакивницу вместо ядра. Небольшой заряд пороха выталкивал трубку из ствола пушки и одновременно поджигал фитиль. От фитиля загорался порох в самой трубке, мчал ее к цели, где она разрывалась со страшным грохотом и разбрасывала палящий огонь…
Услышав приказ кошевого, Звенигора вставил трубку в жерло пушки, насыпал в запал пороха и поднес факел. Огненная трубка прочертила в сизом дыму сражения яркий след и взорвалась в снастях головного вражеского корабля. Сноп огня ослепил глаза… Турки дико закричали и бросились тушить пожар.