— Но мы не поедали их трупов, — уверенно закончил Сопа и замотал головой. — И ты не должен позволить себя съесть, — уверенно продолжил он, возмущенно глядя на Василия. — Арийцы не должны позволять себя есть дикарям. Все люди — дети Ахурамазды, и если они не понимают этого, им нужно как следует объяснить. А не поймут — действовать силой.

— Но если и убьешь — съедать нельзя, — серьезно закончил Володя.

— Ты правильно понял, — отвечал Сопа с такой же звериной серьезностью.

А Васю мучили мысли более прозаические:

— Ребята… А вы не могли бы отправиться со мной туда, где люди в уборах из перьев собираются меня съесть?

— Конечно! У меня большой опыт разговоров с такими людьми. Я уверен, они сразу все поймут, стоит мне с ними побеседовать, — похвастался Сопа. — Только ведь это очень далеко…

— Да, на другом конце земли.

— Тогда мы можем пойти с тобой вот так…

Сопа, к изумлению окружающих, превратился вдруг в серое облачко и лихо втиснулся в одну из чашек.

— Вот так, — продолжил он, приняв обычный вид и наслаждаясь впечатлением, — вот так мы можем войти в какой-нибудь плотный сосуд, где всегда темно и прохладно, и такой сосуд можно везти куда угодно. А потом ты нас выпустишь ночью и покажешь нам дома тех, кто носит украшения из перьев, а сам не имеет на это никакого права.

— Они сами приходили по ночам, угрожали съедением и пугали мою жену и племянника.

— Их жены и племянники напугаются гораздо больше. И они сами тоже, — уверенно сказал Сопа, и Джамаспа со Сраошей согласно закивали своими перьями.

— Но, по-моему, — так же серьезно заметил Сопа, — пора начинать переговоры. Или еще нет самого главного?

— Ничего, мы сейчас приведем…

Но вопреки уверенности Васи, привести Епифанова оказалось как раз труднее всех — уж очень он не хотел просыпаться.

— Неужели нельзя сделать это утром?!

— Утром они все исчезнут…

— Что за удивительные гости!

— Удивительные… Это не то слово. Виталий Ильич, ваше присутствие необходимо, поверьте!

— Ладно… Но сразу предупреждаю, Васенька: если это дурацкая шутка, я на вас обижусь просто смертельно! В конце концов, мне уже семьдесят лет.