«Я достиг своей цели, – думал он, – я отомстил за себя и буду отвечать перед Богом за последствия моих преступлений; но, как пастырь этого стада, я должен также думать о словах Евангелия. Поддерживать братство Мстителей столь же опасно, как и утомительно: всегда думать за всех, быть, так сказать, слугой каждого!.. Ведь по закону братства, приор должен первый следить за интересами мщения каждого брата. Рабенау обладал ловкостью всюду поспевать; но он был вместе с тем рыцарем и имел многочисленные связи, а я?.. Нет, я останусь монахом, суровым и строгим, а братство понемногу умрет. Власть церкви должна простираться всегда и повсюду за этими стенами, на души и земли своей паствы; а я, даже в монастыре, не хочу терпеть власть, которая исходила бы не от одного приора».

Приняв такое решение, он встал с довольной улыбкой и стал ходить по комнате. А моя душа волновалась самыми мрачными мыслями.

Как такое гигантское дело, которое в продолжение целого существования, путем терпения и преступлений, воздвигали два сильных и деятельных ума, мой и Антония, должно рухнуть? За это тайное братство я отдал бы жизнь; я знал, в скольких сердцах пробудилась надежда отмщения! И вдруг этот выскочка считает лишним поддерживать такое чудесное учреждение, хранить подземелья с их драгоценной библиотекой, где на вес золота собрано было все, что до тех пор дала человеческая наука?! Эти сокровища будут служить одному приору, а лаборатория, создавшая такого человека, как Бернгард, должна погибнуть со смертью труженика науки?! Все жертвы, все преступления, весь труд, все было напрасно?

«А! – подумал я, в глубоком унынии и злобе. – Наследники всегда оказываются неблагодарными. Не говорил ли я сто раз Бернгарду, видя, как он истощал силы в поисках золота: «Никогда никто не поблагодарит тебя, если ты найдешь его. Неблагодарные наследники, богатеющие потом тех, кто на них работал, всегда умнее умерших».

Я улетел в облака, и даже друзья не могли утешить меня. Я был огорчен до глубины души.

* * *

Через некоторое время я снова очутился в замке Рабенау. Я нашел уже водворившегося там Луку. Он, как тень, ходил за отцом Бонифацием, слепо повинуясь ему, и говоря только его словами. Как ни был умен и проницателен отец Бонифаций, а самолюбию его льстило необыкновенное почтение, оказываемое Лукой, который закатывал глаза, когда капеллан обращался к нему. Поглощенный стремлением захватить власть и управление текущими делами графства, Бонифаций охотно уступал Луке служение обедни и все менее важные дела, лежавшие на обязанности капеллана. И Лука скоро сумел сделаться необходимым для всех, особенно для Курта, который с каждым днем все более ценил его; их вкусы и принципы совершенно сходились. Должен прибавить, что отец Лука был красивый молодой человек тридцати лет, с кротким, медовым голосом и бледным, тонким лицом, украшенным черной вьющейся бородкой и большими серыми глазами.