Хорошим было то, что «головка» каторжанская разбилась, поменялась за три года. Один варнак на «сменку» ушел, другого зарезали. В общем, забыла каторга пока про Соньку – куда как хорошо! Стало быть, тише воды, ниже травы себя вести надо, деньгами не швыряться – чтобы не вспомнил никто.

– А плохая новость, Шурка?

Плохим было то, что не сегодня-завтра должен заявиться в гости «жених» – Богданов. Даже сплюнула с досады Сонька: вот про кого бы ввек не вспоминать! Тогда, три года назад, хотела она Богдановым от каторжанских варнаков прикрыться. К доктору несколько раз ходила, наплела ему семь верст до небес про любовь, да про то, чтобы в сожители к ней ненормального убийцу выпустили.

По рассказам Шурки выходило, что выгнали Богданова из тюрьмы вскоре после того, как ее посадили. Выгнали, да и про нее, про Соньку, рассказали – как она его добивалась. На любовь Богданову было наплевать – он тут же какую-то бабу в сожительницы присмотрел. Но ведь нашлась и «добрая душа» какая-то, что про Сонькино богатство ему рассказала. А Богданов, хоть и ненормальный, но денежку очень даже любил. Особенно денежку большую. Вот и передали Шурке-Гренадерше, что в кабаках – и по пьяной лавочке, и по трезвости, не раз Богданов похвалялся, что ждет не дождется бога-а тенькую бабенку с «агромадным “сламом”». И что бабенка та сама по нему сохнет, а как выйдет из тюрьмы, так он на ее денежки-то и погуляет всласть!

От такой новости не то что опечалишься – волчицей взвоешь! Ну не обидно ли! Враги все сгинули, так этот живорез ненормальный того и гляди объявится!

⁂

И ведь объявился, ирод! Тоже наверняка не обошлось без «доброй души» – шепнул Богданову кто-то, что выпустили Соньку. На второй день и примчался к Гренадерше, дверь чуть не сломал, так уж к «невесте с приданым» рвался. Шурка, по привычке, за вилы схватилась – Богданов вилы те у нее мигом вырвал, через коленку переломил, а ей только пальцем погрозил: неласково, мол, тещенька, встречаешь! Ну да мы с тобой сговоримся, полагаю – а глянул на Шурку такими глазами, что та мигом через сени на улицу вылетела.

Богданов Соньку внимательно осмотрел, головой покачал: совсем ты, бабонька, старушонкой стала! Ишь, вся в морщинах, руку на перевязке держишь. Нахмурился было, а потом разулыбался: с лица-то, мол, не воду пить! Верно, бабонька? Подмигнул: где жить-то станем? Тут, что ли? Так от кабаков далековато… Давай-ка, Сонька, домишко другой купим! К площади поближе, к базарной.

Попыталась Сонька двумя путями Богданову от ворот поворот дать – не вышло. На упрек в предательстве: не дождался меня, мол, живешь уже с кем-то – пожал плечами, похлопал себя по ширинке, заржал: