И еще один существенный штрих творческой биографии Красинского: постоянный поиск положительного героя средствами всех доступных ему жанров. Положительный герой — современник выступает в его очерках, где часто используется форма «группового портрета» представителей какого-либо производственного коллектива. Кстати, о профессиональном уровне Красинского-публициста дает представление очерк о поездке на советский Север «Страна озер — жемчужина нефти», опубликованный на русском языке в коллективном сборнике советских и польских писателей «Книга друзей» (1975). В пьесе «Биваки», выдержанной, по справедливому мнению польской критики, в традициях остросоциальной драмы Леона Кручковского, Красинский создал запоминающийся образ коммуниста Янтара, который раскрывается в полемике с главарем террористической группы пролондонского подполья.

Об интенсивном, трудном поиске положительного героя свидетельствует проза писателя. Если молодой поэт Гончар из первого романа Красинского «Дань повседневности», с лучшими побуждениями примыкающий к конспираторам, не понимая, что тем самым вступает в «братство обреченных», еще слишком неопытен и наивен, чтобы противостоять обрушившимся на него невзгодам, то некоторые персонажи первого сборника рассказов писателя «Какое огромное солнце» (1962) уже наделены цельными, незаурядными характерами, а в цикле новелл, посвященных узникам генерала Франко, встречаются стойкие, сознательные бойцы. С честью выдерживает неимоверно тяжкие испытания юноша «Польский», узник лагеря уничтожения, попавший туда после Варшавского восстания, из повести «Тележка». До конца борется Станислав Альтенберг, духовный сын неистового Валленрода, литвина, внедрившегося, согласно древней легенде, в орден крестоносцев и подорвавшего изнутри могущество этого головного отряда тевтонского экспансионизма.

«Сын Валленрода» — своеобразная, перенесенная из XIV века в XX, прозаическая парафраза знаменитой поэмы Адама Мицкевича «Конрад Валленрод». И в романе героем, находящимся в стане врага, движет ненависть, любовь приносится в жертву борьбе, наконец, одинаков роковой исход: случайное опознание, гибель. Но это не литературная мимикрия. Романист намеренно наделяет Станислава Альтенберга хрестоматийной одержимостью и заставляет переживать хрестоматийные перипетии. Ибо, вводя читателя в мир высоких ассоциаций, стремится поднять, утвердить рядом с героем национальной классики не столько созданный из сплава фактов и художественного домысла собирательный образ, сколько стоящих за ним известных и безымянных его прототипов, равных по одухотворенности легендарному Валленроду.