— Не хотите перейти на работу в прессу? — спросил Роумэн. — Складно излагаете мысли.

— У нас все складно излагают мысли. Только грамотных мало, школ не кончали, пишем с трудом. Макс.

— Ваши люди дрались против фашистов на Сицилии… Как же вы могли пойти на сотрудничество с нацистами в Лиссабоне и Мадриде, Пепе?

— Дик, пожалуйста, не забывайте, что я Дик.

— Простите, — Роумэн налил себе третий стакан, медленно выпил, — простите и не сердитесь… И ответьте на мой вопрос, я же ответил на все ваши…

— Вы заинтересованы во мне, поэтому и отвечали. Все вы заинтересованы в нас. Это же так удобно, когда есть люди, которые спокойно нажмут на спусковой крючок пистолета, похитят нужного человека и заставят его сделать то, что нужно вам, протестантам, людям света, чурающимся грязи, для этого есть «даги» из «зоны спагетти», «макаронники».

— Выпьем, Дик?

— Я не пью.

— Вообще?

— Вообще не пить нельзя. Это мучительная пытка — лишать человека жидкости. Я пью «кьянти», соки и кофе. Это вкуснее, чем ваша гадость.

— А что вы делаете, когда вам очень плохо?

— Мщу.

— Кому?

— Тем, кто виноват в том, что мне плохо.

— А если вы не знаете, кто конкретно виноват в этом?

— Я знаю, — отрезал Гуарази. — А если мне хорошо, я собираю цветы. Уезжаю за город и собираю огромный букет. И дарю моей младшей сестре. Она этого заслуживает. Пошли спать. Макс.

Роумэн покачал головой:

— Нет, Дик. Мне нужно позвонить. Отсюда я этого делать не стану. Вы — организация, вы — сила, а я — один. Если меня запишут те, которые охотятся за мною, удар будет таким, от которого я не оправлюсь.

— Намерены позвонить той очаровательной веснушчатой девушке?

— И ей тоже.