Так миновала ночь на 13 февраля. При свете дня океан предстал перед моряками во всем своем грозном величии, хотя им и казалось, что ветер как будто немного ослаб Впрочем, скорее всего это им показалось, потому что опасность не так страшит человека, когда он ее видит в глаза. Тем не менее на обеих каравеллах поставили небольшие паруса, и они понеслись к берегам Испании в клочьях пены и тучах брызг, словно гонцы с небывалой вестью. Днем ярость ветра заметно утихла, но к ночи буря забушевала с новой силой и жестокие встречные шквалы заставили мореплавателей убрать паруса, которые они решились было поставить. И это было еще не самое страшное. Вскоре каравеллы попали в такой район океана, где свирепствовал настоящий хаос волн, вызванных столкновением двух штормов. Оба судна отважно пробивались вперед в этой адской свистопляске, но уже начали изнемогать в неравной борьбе, и те, кто это понимал, с тревогой улавливали всё новые признаки опасности.

Еще вечером Колумб заметил, что «Пинта» начинает крениться слишком сильно; ее бизань-мачта трещала под напором бури, хотя на ней не осталось ни клочка парусов. Без колебаний он приказал «Нинье» приблизиться к выбивавшейся из сил подруге: остаться в такую бурю одной для каждой из каравелл было почти равносильно гибели.

Так встретили измученные моряки ночь на 14 февраля. То, что прошлой ночью было только угрозой, теперь стало ужасной действительностью. Даже Колумб сказал, что не видел судна, которое уцелело бы после столь яростной бури, и поделился с Луисом своей тревогой. На людях он держался уверенно и даже весело, но наедине с нашим героем не таясь признавался, что готов к самому худшему. И в то же время великий мореплаватель был, как всегда, спокоен и тверд. Ни одной малодушной жалобы не сорвалось с его уст, хотя сердце его обливалось кровью при мысли о том, что буря может погубить все плоды их трудов и никто не узнает о великом открытии.

Горькие чувства владели адмиралом в первые часы той ужасной ночи, когда он сидел без сна в своей тесной каюте и напряженно ждал, что принесет ему следующая минута — избавление или гибель. Рев волн почти заглушал завывание бури, раздиравшей в клочья взбаламученные воды Атлантического океана. Временами каравелла глубоко проваливалась между двумя гигантскими валами, где ветра совсем не чувствовалось, даже обрывок паруса на мачте переставал полоскать, но затем, подобно измученному человеку, последним усилием одолевающему крутой подъем, она снова карабкалась на вершину водяной горы, и там на нее обрушивался такой бешеный вихрь, что, казалось, вот-вот он подхватит легкое суденышко и унесет, как сорванный с дерева лист.