– Знаю. – В тихом голосе царя нет ни капли страха. – Но я готов пожертвовать жизнью, если это поможет душе сына обрести покой.

Слезы подступают к глазам Ахилла, он отворачивается, чтобы старик их не видел.

Приам мягко продолжает:

– Нам должно просить покоя для мертвых. Мы оба с тобой знаем, что живые этого покоя лишены.

– Лишены, – шепчет Ахилл.

В шатре все бездвижно, само время как будто замерло. Наконец Ахилл встает.

– Скоро рассветет, не хочу, чтобы ты попал в беду, возвращаясь домой. Я велю слугам омыть и одеть тело твоего сына.

Когда они уходят, он валится на постель рядом со мной, утыкается лицом мне в живот. Под градом его слез кожа становится скользкой.

На следующий день он относит меня на погребальный костер. Брисеида и мирмидоняне смотрят, как он кладет меня на сложенные дрова, как бьет кресалом. Языки пламени окружают меня, и я чувствую, как ускользаю все дальше от жизни, истончаюсь до легчайшего дуновения ветра. Я жажду темноты и тишины подземного царства, где я смогу отдохнуть.

Он сам собирает мой прах, хотя это обязанность женщин. Он ссыпает его в золотой фиал – самый красивый, какой нашелся в стане, – и оборачивается к глядящим на него ахейцам:

– Когда я умру, смешайте наш прах и похороните нас вместе.

Гектор и Сарпедон мертвы, но на их место заступают другие герои. Анатолия щедра на союзников и тех, кто желает объединиться против захватчиков. Первый такой герой – Мемнон, сын розоперстой Зари, царь Эфиопии. Темнокожий исполин с венцом на челе привел полчище воинов с такой же иссиня-черной кожей, как у него. Он стоит на поле битвы и с надеждой посмеивается. Он пришел сюда ради одного мужа – только ради него.

Этот муж выходит ему навстречу, вооруженный лишь копьем. Его нагрудник затянут на скорую руку, прежде яркие волосы свисают немытыми прядями. Мемнон смеется. Добыча будет легкой. Но когда он, повиснув на длинном ясеневом древке, оседает на землю, улыбка сползает с его лица. Ахилл устало выдергивает копье.

Затем появляются всадницы с обнаженными грудями, кожа их блестит, будто умащенное маслом дерево. Волосы убраны, подвязаны, в руках – копья и колючие стрелы. С их седел свисают изогнутые щиты – в виде полумесяцев, точно выкованные из самой луны. Возглавляет их одна-единственная женщина, она едет на гнедой лошади, ее волосы развеваются на ветру, у нее темные, миндалевидные, беспощадные глаза анатолийки – живые камешки, что без устали оглядывают раскинувшуюся перед ней рать. Пентесилея.

На плечи у нее накинут плащ, и это-то ее и подводит – за этот плащ ее, легконогую, похожую на изготовившуюся к прыжку кошку, и стаскивают с лошади. Она падает ловко, изящно и молниеносно выхватывает притороченное к седлу копье. Вскидывает его, припав к земле. Вот показывается лицо – угрюмое, потемневшее, безразличное. Он более не носит никаких доспехов, подставляя кожу ранам и уколам. И теперь этот воин с надеждой, с жадной тоской глядит на нее.