— Ты хочешь, чтобы я отдал тебе часы?

— Ах, какая печальная и трогательная сцена! — донесся насмешливый голос с другой стороны оврага.

Мэтью встал, и рука Странника отпустила его. Он повернулся и увидел вышедшего из леса Тирантуса Морга. В правой руке Морг держал пистолет, а в левой сжимал жгут, сделанный из фартука Фейт, — им были связаны друг с другом запястья двух женщин. Голова его была обмотана куском той же ткани, и Мэтью с удовлетворением отметил, что слева, чуть выше уха, покрытого запекшейся коркой, темнеет большое неровное пятно крови. Морг стоял, прикрываясь женщинами как щитом. И еще Мэтью отметил, что убийца успел приодеться: на нем были коричневые бриджи, белые чулки, серая рубашка и бежевый камзол. Через его грудь был перекинут по диагонали ремень коричневого холщового дорожного мешка. Мэтью знал, в чьи сапоги обут Морг.

— Попала в меня эта краснокожая сволочь, — сказал Морг. — Впрочем, только задел. Через пару дней буду как новенький. — Он ухмыльнулся, обнажив полный рот зубов, которые теперь, когда он был чисто выбрит, стали казаться больше. — Мэтью, Мэтью, Мэтью! — Он прищелкнул языком и положил дуло пистолета на плечо Ларк. — Пистолет свой не поднимай. Курок не трогай. Ну и что мне с вами делать?

Мэтью быстро окинул взглядом Ларк и Фейт, стоявших на привязи из жгута, сделанного убийцей. Фейт была где-то не здесь. Она смотрела в землю, волосы упали ей на глаза. Губы ее шевелились, — может быть, она снова и снова прокручивала в уме давнее детское воспоминание, которое помогало ей пережить даже это черное утро. Как и положено ребенку, она, похоже, спотыкалась и падала по дороге: на носу и подбородке у нее были ссадины, а к платью спереди прилипли опавшие листья.

Глаза Ларк, глядевшие из темных впадин, опухли и покраснели, но в них по-прежнему светился ум. На ее левой щеке остался отпечаток ладони от недавней пощечины. Там, где Морг хватал ее, были отчетливо видны царапины от ногтей. Она молча смотрела на Мэтью с другой стороны оврага, подняв голову и тем самым как бы говоря ему, что еще не потеряла рассудок.

— Ну, — сказал Мэтью со всей непринужденностью, на какую был способен под дулом пистолета, направленным на него Моргом, — ты можешь бросить пушку на землю, отвязать дам, переползти по этому дубу, как и положено слизняку, и сдаться, потому что я арестовываю тебя именем Нью-Йорка — и города, и колонии, королевского констебля, самой королевы и Англии. Как тебе такое?

Он хотел вывести Морга из себя, чтобы тот взорвался, как лягушка-бык, и выстрелил. От него до комля дуба, где стоял Мэтью, было футов сорок, и это расстояние стало бы серьезным испытанием точности кремневого пистолета. Если дело дойдет до этого, Мэтью сможет произвести свой собственный намоленный выстрел и перебраться на ту сторону по этому чертову дереву, прежде чем Морг успеет перезарядить пистолет. По крайней мере, Мэтью на это надеялся.