Ей было, наверное, лет сорок пять, она была очень хороша собой, и в ее красоте было что-то от львицы. Мэтью, конечно, никогда не видел львиц, но читал о них. Миссис Лавджой подходила под эти описания по всем статьям. Горделивая корона рыжевато-каштановых волос, убранных назад и уложенных эффектно ниспадающими на плечи локонами, пожалуй, скорее подошла бы льву, а не львице. Седина была пока не так заметна, хоть и начала появляться на висках. Женщина она была не маленькая, но и не слишком крупная. Она не пыталась скрыть, что широка в кости, и не носила для этого платьев с пышными складками и оборками. Одета она была просто, в очень красивое платье цвета индиго, с облачками изящных кружев кремового цвета у горла и на запястьях, а на ногах у нее были удобные черные туфли, украшенные черными бантиками.

Мэтью наблюдал, как она читает. Она жадно вбирала каждое слово, подпирая рукой подбородок. Он мог представить себе, как эта львица возлежит на своем каменном троне где-нибудь на склоне африканского холма и вглядывается в красноватую даль — не видно ли там пыльного следа какого-нибудь зверя послабее. Он уже заметил, что глаза у нее ясные, зеленые, широко посаженные, слегка миндалевидной формы, подбородок квадратный, твердый, а лоб высокий, как и подобает царственной кошке. Нос у нее был длинный и острый, а рот большой — вполне пригодный для того, чтобы обглодать парочку костей. Боже милостивый, подумал он, я рассуждаю совсем как Хадсон Грейтхаус. Мэтью еще не успел рассмотреть ее зубы и не был уверен, что хочет этого. Она медленно, никуда не спеша, моргнула. Колец на ней не было, но на обоих запястьях красовались золотые браслеты филигранной работы.

Потратив одну из монет, переданных ему Моргом после резни в доме Линдсеев, Мэтью позаботился о том, чтобы самому выдержать тщательный осмотр. Новый костюм, новый плащ, новая треуголка — все это было необходимо для обмана. Вернее, для расследования. На ногах у него были черные сапоги, которые его приятель-портной добыл для него у своего приятеля-сапожника по божеской цене. Мокасины свое отслужили — когда Мэтью снял их, они чуть только не разваливались.

— Мистер Шейн, — внезапно сказала миссис Лавджой, не отрываясь от письма, как будто просто повторяя это имя. — Как поживает мой друг Оливер?

— Хорошо. Вы знаете, что Присцилла родит через четыре месяца?

— Знаю. Я видела ее на рынке, где-то… в конце августа. — Она с мимолетной непроницаемой улыбкой отложила письмо в сторону. — А вот и наш напиток.

Опал, любительница потереться бедрами и бросить взгляд на чью-нибудь промежность, вернулась с серебряным подносом, на котором стояла чашка чая для Мэтью. Он взял у нее чашку и льняную салфетку. Опал смотрела на него в упор, ее розовые губы были чуть приоткрыты, и он подумал: «Кто же тут на самом деле львица?» На ней было платье из серого плотного муслина и бесформенный серый чепец, нисколько не усиливавший женского очарования, — возможно, так и было задумано. Волосы у Опал были черные как смоль, а глаза, пронизывавшие Мэтью насквозь, — ярко-голубые, чуть ли не искрившие от горячего желания разглядеть его. Она была, как принято говорить, совсем девочка — тоненькая, гибкая и крепкая, ростом, может быть, чуть за шестьдесят дюймов — даже на громоздких черных каблуках. В нижней губе и правой ноздре у нее были маленькие металлические кольца. Она наводила на него жуткий страх.