– Машка… – виновато пробурчал Леонтий.

– А что «Машка»? – она швырнула поварёшку в горшок. – Для Сеньки ты в огонь полез за Епифанькой-раскольщицей, а для меня?

Она отвернулась, но не заплакала. Сухие глаза её горели болью.

Лёшка и Лёнька боязливо отодвинулись от отца.

Машина обида занозой засела в душе у Леонтия. О Петьке он вспоминал с печалью, а вот про Ваньку Демарина думал с раздражением – брехливый дурачок. Бессильная ярость бати тоже была понятна Леонтию: у бати должен быть кто-то виноват, иначе он со своей неуёмностью истерзает и сожрёт сам себя. И Машу Леонтию было очень жаль. Ведь он был старше неё почти на двадцать лет; пока пожилые батюшка с матушкой тетешкались с маленьким Петькой – ненаглядным поскрёбышем, Леонтий с Варварой растили Машу почти как дочь. Леонтий и сейчас считал её за дочку, а сестрёнкой называл лишь потому, что ей хотелось ощущать себя взрослой. А Маша тосковала по Ваньке. Что же делать с Ванькой?.. Касым и вправду его не выручит. Голята вероломный. Выпотрошит кошель у Касыма, а то и вовсе прибьёт бухарца: к ответу Савелия не призовут, ибо губернатор не жалует бухарцев и выжимает из Сибири. И останется Ванька в плену у степняков… Да при чём тут Ванька? Он, Леонтий, хочет утешить Машу. Леонтий сам был совестливый и Машу вырастил такой же. Ему казалось, что совесть-то и не даёт Машке жить. Пока Ванька в плену, Маша сама себе в счастье отказывает. А Володька Легостаев ещё не женат. Всякий раз, проходя мимо ремезовских ворот, он шаг умеряет. Будь Ванька в Тобольске, так отвесить бы ему пинка под зад, чтоб катился поскорее, и выдать Машку замуж за Володьку… Варвара давно сказала про него так, как только она умела говорить – всю суть в одно слово: «Жених!»…

Леонтий не выдержал душевных мук и ночью тихонько поделился с Варварой. Варвара выслушала и перевернулась на другой бок.

– Съезди, – через плечо сказала она.

У Леонтия словно камень свалился с души.

Однако надо было всё сделать так, чтобы Семён Ульяныч ни о чём не догадался. Леонтий сходил к Матвею Петровичу и объяснил ему дело.

– Вы, Ремезы, ухо из-под колена чешете, – сказал Матвей Петрович. – Одному кремль надо, другому – раскольницу, третий от батьки прячется.

– Трудно тебе, что ли? – укорил Матвея Петровича Леонтий.

– Да не трудно, – пожал плечами Гагарин. – Ладно, считай, что посылаю тебя на Каменский завод за табелями. Недели три хватит?

– Хватит.

– Только обратным путём и вправду на завод заедь.

– Заеду. Поклон тебе, Матвей Петрович.

Семён Ульяныч всполошился, когда услышал, что Лёньку посылают на Каменский завод. Он забегал по горнице, стуча палкой.