– Это Палтыш-болван, только Нахрач Ермакову кольчугу унёс! – сказал Пантила Филофею с мальчишеской обидой в голосе.

Филофей, успокаивая, потрепал его по плечу.

– Ну что, владыка, дело сделано? – довольно спросил Емельян, оправляя выбившуюся из-под пояска рубаху. – Мольбище разорили, болвана расколем на поленья и спалим, поджигательницу сцапали. Вертаемся к дощанику?

Филофей задумчиво оглядел Лёшку Пятипалова, Митьку Ерастова, отца Варнаву и дьяка Герасима. Они были изнурены дебрями и болотами.

– Нет, братья, – твёрдо сказал Филофей. – Надо Нахрача настичь.

– Из-за кольчуги евонной, что ли? – Емельян зло кивнул на Пантилу.

Емельяну не хотелось кормить гнуса по блажи молодого остяка.

– Я царю кольчугу обещал! – гневно крикнул Пантила.

– Не в кольчуге причина, – Филофей остался невозмутим. – Мы здесь идоложрение попираем. А корень зла – Нахрач. Я с полпути не сойду.

Емельян посмотрел владыке в глаза, отвернулся и плюнул с досады.

– Григорий Ильич дороги не одолеет, – тихо заметил дьяк Герасим.

Новицкий стоял возле Айкони, чуть покачиваясь, и сжимал рукоять сабли. Лицо его пылало от жара. Он не очень-то понимал, что происходит.

– Панфил, сей ручей в Конду впадает выше или ниже Балчар? – вдруг поинтересовался владыка.

Пантила озадаченно покрутил головой, определяя, что за ручей.

– Это Вор-сяхыл-союм. Он ниже Балчар выбегает, где Упи-гора.

– Гриша, ты слышишь меня?

– Ро… розумею, вотче, – с трудом выговорил Новицкий.

– Гриша, ты ступай по ручью на Конду, – сказал владыка, испытующе вглядываясь в Григория Ильича. – Жди нас там на берегу. Мы от Сатыги поплывём и подхватим тебя. Только дотерпи, друже.

– Я зможу, – глухо пообещал Новицкий. – А що с нэю, вотче?

Он спрашивал об Айкони.