Впрочем, на бесчеловечные издевки они времени тратить не захотят. Товарищи это деловые, строгие рационалисты и прагматики. Им нужна была его явочная квартира, его ленинградские связи, рвать они любят с корнем, подчистую. Теперь-то, конечно, схвачен и подпоручик, отвертеться ему не позволят. Выявили явку и нанесли свой удар.

Первые минуты после катастрофы сравнишь разве что с сокрушительным нокаутом на ринге. Тут и страх, и пронзительная боль, и запоздалая бессильная ярость, всего намешано понемножку, разобраться в своих ощущениях нельзя, а неумолимый строгий рефери отсчитывает секунды, и с последним взмахом его руки тебе окончательная крышка.

Сосредоточиться необыкновенно тяжело, мысли скачут наподобие голодных взбесившихся блох. Много ведь раз думал о возможном провале, загодя планировал всяческие способы и варианты защиты. Обязан, казалось бы, вести себя с должным благоразумием. Не теряться, не впадать в истерику.

И все же срываешься на глупейшие выходки. По-мальчишески дерзишь тюремщикам во время обыска, требуешь для какого-то дьявола предъявления ордера на арест. Будто от паршивой этой бумажки с печатью сделается тебе легче.

В конечном счете все решает одно-единственное обстоятельство: что известно о нем на Гороховой. Если провал случаен, если взяли за нарушение границы, не все потеряно, есть еще надежда.

От червонцев он категорически открестился. За оружие ему, ясное дело, должны припаять лишний годик или два, с этим положено смириться. Причину своего вояжа он придумал достаточно вескую. Теперь надо жать на человеколюбие, на гуманные чувства и злосчастную свою долю, благо корнет, слава всевышнему, расстрелян и проверить им будет затруднительно.

Хуже, если информация у них основательная, если знают о генерале, о мюнхенской типографии и всем прочем. Тогда перспектива попросту говоря безнадежна. Тянуть он будет изо всех сил, поторгуется с костлявой старухой смертью, выгадывая неделю за неделей, а концовка более или менее очевидна: поставят его к стенке, спишут в расход.

Следователь внушил ему смешанное чувство надежды и тревоги. В меру вежлив, не очень-то, видно, искушен в хитростях допроса с ловушками, из молоденьких, из начинающих волкодавов.

С ходу попытался его ошарашить, назвав Эдуардом Алексеевичем Дерновым. Цели своей не достиг, но и не смутился, даже глазом не моргнул. Черт его разберет, блеф это обычный или попытка изловить его на мнимой неудаче, какие бывают и у опытных мастеров.

В Дерновых он когда-то хаживал, было такое, да быльем поросло. Нельзя никак пришить ему и Георгия Георгиевича Дорна, свирепого контрразведчика в штабе Юденича. Наведут соответствующие справки и получат ответ, что означенный Георгий Георгиевич Дорн, бывший штабс-капитан и георгиевский кавалер, нанялся к французам в иностранный легион, усмиряет чернокожих где-то в Марокко.