Повисает тяжелое молчание, не предвещающее ничего хорошего. Взгляды наши встречаются, думаем мы об одном и том же: не сделала ли Роксана с собой чего-нибудь в этом подвале.

— Я спущусь в подвал и сразу же вернусь. Подожди меня, пожалуйста, — говорю я и выхожу. На лестничной площадке этажом ниже натыкаюсь на лейтенанта Грама, он курит, поджидая Лику. Я прошу его подняться к Лике и развлечь ее, пока я не вернусь. Он явно рад этому. Я стараюсь не шуметь, чтобы не привлечь внимания жильцов, которые всегда чрезмерно чувствительны к тому, что происходит на лестнице. Я в спешке спускаюсь, мучимый мыслью, что Роксана Владу в отчаянии могла сделать с собой что угодно. Этого только нам не хватало! Однако несколькими минутами позже я прихожу к выводу, что Роксана вообще не входила в подвал. Просто-напросто она тоже ушла из дому.

Я возвращаюсь расстроенный. Супруги Грама смотрят на меня в напряженном ожидании. Я говорю им:

— Внизу ее нет…

— Как же это? Ушла, не сказав ни слова?

Не знаю, чего больше в этом вопросе — обиды или удивления. Лика тяжело поднимается с кресла. Она явно огорчена. Не то вздыхает, не то всхлипывает. Жаль, конечно, что именно Лика, в ее-то положении, оказалась вовлеченной в эту мрачную историю.

— Я, наверное, вам больше не нужна…

— Одну минутку! — останавливаю я ее, испытывая муки совести, но мне необходимо задать один важный вопрос. — Ты не заметила, выходя якобы в подвал, она взяла с собой сумочку?

— Все ее сумки лежат возле вешалки, в прихожей. — Чтобы разрешить по крайней мере эту проблему, Лика тут же идет в прихожую и кричит мне оттуда: — Одной нет! Одну сумку она взяла, это точно!

— У меня еще два-три вопроса… если тебе не тяжело отвечать…

Лика грустно улыбается, давая понять, что все-таки готова помочь мне, а ее муж уже совсем отважно заявляет:

— Она, товарищ майор, только на вид такая слабенькая…

Я возвращаюсь к началу разговора:

— Может быть, ты попытаешься припомнить все, что Роксана говорила об их ссоре? Отчего ссора возникла?

— Роксана дала мне понять, что в последнее время Владу изменился… не в лучшую сторону… Стал придирчивым, раздражительным… грубым. Ведь она согласилась уехать из Констанцы, потому что всегда испытывала глубокое уважение к людям романтических профессий… Как раз ради человека такой профессии она оставила родной город, родных и обрекла себя на «добровольное изгнание», как она говорила. Но «романтик» Владу как-то слишком быстро превратился в «чудовище».

Я чувствую себя уязвленным.

— Она так и сказала — на «добровольное изгнание»?

Лика решительно кивает: