Пальцы кабатчика так же медленно разжались. Был он осторожен и умудрен долгим опытом. Рассудив, что парня вышвырнуть он всегда поспеет, кабатчик сказал, оглядываясь на питухов, [163] завсегдатаев его кабака.

— Коли на то пошло, поведай нам, отколь пришел. Пошто?

— Иду я из Московского княжества!

Кабатчик и бровью не повел, но по его пристальному взгляду парень понял: зацепило!

— Там на Москве князь Митрий Иваныч кремль каменный строить затеял…

— Говорят об этом повсюду. Но говорят разно. Истинно ли строится? — спросил кабатчик.

— Ну, строить еще не начали, а каменья навезли неисчислимо и по сию пору возят. Мне верь, я на каменной возке хребет погнул изрядно. Оттого и из Москвы убег.

Кабатчик открыл рот, видимо, хотел что–то сказать, но передумал, промолчал. Бориско не заметил этого, продолжал говорить все громче, с явным намерением, чтоб весь кабак его слышал:

— Ох, и зол же я ныне на Москву! Вот до чего зол, — провел ребром ладони поперек горла, — а на самого князя Митрия особливо. Ну о том говорить не будем. Промеж нас свои счеты.

Услыхав такое бахвальство, кабатчик не стерпел:

— Какие у тя, прощелыги, свои счеты с великим князем Московским могут быть?

Бориско понял: заврался, не поверили, а коли так, надо уходить, пока по шее не дали и с лестницы не спустили, крыльцо у кабака высокое, и лететь с него несладко.

Встал. Медленно, жалея расстаться с теплом, стал застегивать тулупчик. С трудом сгибая ноги, пошел к двери. Не дойдя до порога, оглянулся на кабатчика:

— Прощай, добрый человек, спасибо за хлеб–соль. Брел я от Суздаля, мерз и голодал, ждал — в Кашине меня приветят, а ты… Эх! — Махнул рукой.

Кабатчик вдруг с нежданной прытью обогнал парня, заслонил собою дверь.

— Куда сейчас пойдешь?

— А тебе какое дело? — огрызнулся Бориско.

Но кабатчик будто и не слышал гневного ответа парня, схватил его за рукав, заговорил его, задержал вопросом:

— Неужто так, в такой одежонке от самого Суздаля идешь?

Бориско не понял, что его не хотят выпускать из кабака, отвечал простодушно: