— Вот, отдай великому князю Дмитрию Ивановичу, пусть и он отведает, пусть знает, каково народу от усобицы. Вот мы и квиты. Прощай!

Еще не доехав до московского стана, Владимир Андреевич и Фома повстречали один за другим три отряда, посланные на их поиски.

Владимир, не задерживаясь, пошел в шатер Дмитрия Ивановича. Тот бросился ему навстречу.

— Брат, где ты пропадал?

— Заблудился. В землянке у мужиков ночевал, они и на дорогу вывели.

— Где же они? Их наградить надо!

Владимир испытующе поглядел на Дмитрия: «Поймет ли?»

— Награды они не взяли. Об ином речь. Видел я, брат, в землянке ребят в огневице, видел людей, чахнущих от голода и сырости, ел хлеб их, а тот человек, что меня на дорогу вывел, велел и тебе ломтик мужицкого хлеба передать. Отведай!

Дмитрий взял кусок, разломил, понюхал и принялся жевать. Владимир молча смотрел. Дмитрий Иванович проглотил хлеб, повертел вторую половину куска и принялся за нее. Съел, взглянул на брата. У того лицо пошло красными пятнами.

— Митя, свои, русские люди мрут от такого хлеба! И нас, князей, за усобицу клянут. Повоевали мы Тверскую землю, хватит! Пойдем домой!

Дмитрий ответил не сразу. Подумав, он вздохнул, взглянул в очи Владимиру, не опустил глаз.

— Эх, Володя! — Дмитрий говорил печально, с укоризной. — Иль и ты в битвах с Тверью простую усобицу видишь? Князь Михайло на всю Русь кричит, что я на него посягаю, что на отчину его руку наложил. По–древнему, по–удельному — так оно и есть, прав он. А я перед Русью прав, ибо лишь единая Русь татарское иго сбросит! А впрочем, уходить восвояси все равно нам придется. Вести есть: Ольгерд Гедеминович собирает воинства много.

Владимир спросил тревожно:

— А из Пскова вести есть?

— Вот то–то и оно, что немцы напор на Псков не ослабляют, и у Ольгерда руки развязаны.

— Значит…

— Значит, Михайло Александрович не зря в Литву ушел!

15. ПЕТЛЯ

15. ПЕТЛЯ

Все чаще на Луку находило оцепенение. Скрючившись в три погибели в своем каменном мешке, мастер часами лежал неподвижно, сам не зная, открыты или закрыты у него глаза (все равно темно), жив он или умер (все равно в каменной могиле). Нет! Лука не каялся, что промолчал перед рыцарями. Ведь и сейчас достаточно подняться, загрохотать в железную дверь, и начинай торговаться! Жизнь, свободу и богатство выторговать у немцев можно. Нет! Нельзя!!! Пусть рыцари ждут от него измены. Долгонько им придется ждать! Отрадно было сознавать, что враги ничего от него не получат. Но мысли все чаще и чаще обрывались. Как черный нагар, нарастая на свече, медленно глушит пламя, так и неволя нависла над Лукой, и в редкие миги прояснения мыслей мастер сознавал, что жизнь его гаснет.