— Что это? — спросил Фома.

— Это тебе.

— Да пошто мне пустые ножны?

— Я чаю, меч ты сам для них скуешь.

— Да пошто меч цепному псу?

— Эх ты! Пошто меч! Дракона видишь? Что сие обозначает?

— Дракон спокон веков значит зло!

— Вот, вот, — согласился Горазд, — а теперь смотри: тело дракона на ножнах с обеих сторон, и когда ты свой меч в ножны вложишь, ты дракона, сиречь зло, пронзишь насквозь. Такова старая русская примета. Потому я на ножны, что для Паучихи делал, ни одного дракона не положил.

Фома глубоко задумался, потом посмотрел в глаза Горазду:

— Значит, по–твоему, мне на цепь не глядеть и меч для себя сковать?.. И мечом тем зло пронзить!

Горазд в такт речи Фомы только головой кивал: «Так! Так!»

Но Фома вдруг спросил:

— А с цепью как быть? Кажный вечер тиун приходит, проверяет, все ли звенья целы, а ночью сторожам наказано слушать, не рублю ли я цепь…

Горазд ответил твердо:

— О том поразмысли сам. Сейчас вон солнце садится, а сказано — утро вечера муренее, вот ты и поразмысли на досуге, авось, к утру чего и придумаешь.

Не сказав больше ни слова, Горазд ушел, а ночью Фому разбудил спавший рядом с ним Никишка. Фома завозился на соломе, заворчал:

— Ну, чего тебе не спится?

— Слушай, мастер, что на воле творится.

Фома сел, зевнул, сказал недовольно:

— Какого черта ты колобродишь? Ну, гроза, ну, ливень, так ведь тебя не мочит, а я после Гораздовых слов до полуночи с боку на бок ворочался и сейчас только забылся, а ты и разбудил.