Он медленно взвалил на плечи одеяло, поднял ружье. Никто из лежавших не шевельнулся.

— Счастливо оставаться, сеньоры! — сказал он громко. — Прощайте!

Но сеньоры не ответили. Видимо, уснули крепко. Только на одно мгновение Василию показалось, что у Джозии дрогнуло веко.

— Дрыхнут, дьяволы. Что им! У них кони! — пробурчал он с невольной завистью.

Поправив сверток на плечах, он чуть пригнулся, чтобы не задеть нависшего над входом камня, и выбрался из-под навеса.

В тот же момент Джозия выстрелил ему в затылок. Василий дернулся вперед, повернулся и упал в остывающий песок. В последний раз до слуха донеслось, как шарахнулись и забились в пещере испуганные грохотом кони.

Час спустя Уилькок Адамс сжег на костре конверт и окровавленную холстину, бумаги переложил в карман плотно застегнутого сюртука. Пепе оседлал лошадей. Дневной зной ушел — можно было покидать пещеру.

Скоро топот копыт смолк, стало пусто и тихо. Нежаркое вечернее солнце освещало нагромождения скал, плато и темную неподвижную фигуру Василия. Он лежал раскинув руки, словно обнимал землю. На сбившейся в сторону бороде и сорванной выстрелом самодельной шляпе засохли сгустки крови. Зеленая ящерица сидела на прикладе ружья.

Далеко, но постепенно приближаясь, послышался вой койота. Ночной хищник почуял добычу.

Дон Хосе Ариллага, губернатор Калифорнии, уже много дней не вставал с постели. Весь этот год из-за больной ноги он редко покидал президию, не бывал в соборе и совсем не выезжал из Монтерея. Приближалась старость, — хотя ему было всего лишь шестьдесят шесть лет, но в жизни уже не было радости. А то, что творилось кругом, вызывало только досаду и омерзение.

Несметные орды американских бродяг, день и ночь тянувшиеся к берегам океана, осели у самых границ Калифорнии, занимали долины и реки, жгли леса и взрывали горы, овладевали лучшими землями. Вице-король был глух и слеп, инсургенты поднимали восстания — испанцы соединялись с индейцами, чтобы пролить кровь таких же испанцев... У него самого не осталось ни семьи, ни привязанностей. Жена и дети жили в Мадриде, старый друг Аргуэлло замкнулся у себя в Сан-Франциско, маленькая Конча уединилась в суровой миссии. Бедная девочка! Русский мог сделать ее счастливой...

Высохший и еще более потемневший, с серебряной головой и такими же усами, он целые дни полулежал, опершись на подушки. В комнате с опущенными решетками горели свечи, мальчик-метис читал ему вслух книгу. А когда губернатор закрывал глаза и дремал, мальчик потихоньку играл сам с собой в карты.

За стенами президии шла та же жизнь, город оставался по-прежнему скучным и пыльным, туманы и зной так же сменяли друг друга, в соборе ежевечерне звонили Angelus, изредка приходил корабль, прибывали приказы. Но теперь они были многословнее и тревожнее. Чаще в них встречались слова: «инсургенты», «Мадрид», «Наполеон», «гверильос». Война в метрополии волновала и колонии. В последнем приказе негласно указывалось уменьшить гарнизоны пограничных президий и усилить солдатами миссии Санта-Клара и Санта-Роза. Одновременно с этим приказом прибыл на корабле и сеньор Джозия Уилькок Адамс, неофициальный агент из Колумбии.