— Сам губернатор скоро попросит выстроить ему корабль, — подтвердил Алексей, улыбаясь. — Без нас они тут как дети сидели на берегу.

За эти годы Алексей очень возмужал. Он стал шире в плечах, окреп, а русая бородка и сосредоточенный взгляд карих глаз делали его еще старше. Он стал спокойней и уверенней, меньше горячился по каждому поводу, не возмущался вынужденной иной раз медлительностью Кускова, меньше спорил. Теперь он сам вел переписку с Барановым. У Ивана Александровича порою так болели глаза, что он вынужден был часами не выходить на солнце.

Верным помощником Алексея по письменной части был старший мальчик Кускова. Большеглазый, застенчивый, с тонкими, как у матери, руками, он тихонько сидел возле стола, смотрел, как пишет Алексей, и даже не поддавался соблазну пострелять из лука хлопотливых чанат, клевавших виноградные гроздья. Младший — пухлощекий крепыш — занимался этим с утра до вечера или, визжа от радости, вместе с Лукой ловил арканом свинью.

Алексей учил мальчика и испанскому языку. Монах Кирилл уже больше года жил у индейцев, наставляя их христовой вере, и, по слухам, сейчас кочевал у Каскадных гор. Испанские книги прислал падре Фелиппе, неожиданно ставший в последнее время весьма внимательным к русским, а дон Луис добавил от себя черновики словаря Резанова, оставленные им в президии.

Мальчик читал и учился писать. Но однажды он очень удивил Алексея.

— Скажи мне, — спросил он вдруг посреди урока. — Почему мы учимся по-ихнему, а они не учатся по-нашему? Россия — самая большая земля, все должны уметь говорить и писать по-нашему.

— Кто тебе это сказал? — Алексей был крайне заинтересован.

— Я сам... и мама... И она еще сказала, чтобы я спросил у тебя, она говорит — ты все знаешь.

Катерину Прохоровну Алексей видел часто, но беседовать с ней ему почти не приходилось. Все время она или что-то вязала и шила в своей горнице, или, окруженная группой женщин, надев большую соломенную шляпу, усердно копалась в огороде, устроенном между морем и крепостью. Овощи, грядки — для нее все это было ново, и Алексей видел не раз, как она с изумленной радостью сидела перед ростками картофеля или моркови. Слова мальчика раскрыли ему ее духовный мир.

Невольно он вспомнил Кончу, которая тоже любила его страну, и не только из-за Резанова. Он чувствовал и видел, что девушка поняла душу его народа — большую, благородную, стремящуюся к широте и воле... Баранов, Кусков, Лука и даже последний из зверобоев — разве они не отдавали лучшее, что имели, разве не стремились они дать счастье своему отечеству?.. Почему инстинктивно тянулись они помочь слабому и угнетенному? Почему индейцы, Петронио, инсургенты вызывали их сочувствие, а монахи и солдаты — неприязнь и настороженность?..