— Шакалы собрались полакомиться подранком, — сказал он с издёвкой. — Вонючая нежить… Пшёл!

Чёрное, мохнатое, оскаленное, с козлино-свиной мордой пятно у моих ног безобразно сжалось, захрюкало и взъерепенилось, зашевелило омерзительными когтистыми клешнями.

Улыбка ярости обожгла губы Гермеса. С тихим смехом он поднял кадуце́й — жезл, перевитый двумя змеями — замахнулся — и чёрная мерзость мгновенно испарилась, как чернильное пятно, смытое со стекла холодной водой.

Сияющий бог обернулся ко мне:

— О, как они мне надоели! — в сердцах сказал он и глянул на дверь с презрительной усмешкой. — О́хлос! Представляю, какую чушь он тут вам бормотал:

— Почему вы оставили меня? — спросил я, чувствуя накипающие слёзы.

— Бросьте, бросьте, мой милый. Что это вы говорите! Вы книгу написали?

— Написал, — отвечал я, кутаясь в одеяло.

— Тогда к чему эти упрёки, дружище?

— Ах, книга это всё не то, не то…

Он помолчал, а потом вздохнул как-то удивительно тепло:

— Вы скучали по Мне?

— О да, да!

— Бедный друг мой… А ведь нам придётся…

— Что?

— Ничего, — сочувственно глядя на меня, он уселся на соседний стул. — Ну-ка взбодритесь! Что грустить? Бросьте, давайте-ка лучше пустим пыль напоследок, чтобы все вздрогнули! Ну, развеселитесь! Всё это покажется немного тревожным, но зато будет что вспомнить, уж я вам обещаю.

— О чём вы?

— Пора прощаться, мой друг. Пора прощаться.

— С чем? С кем?

— Со всем! — резко ответил он. — Со старым миром. Со старой жизнью.