Знакомые переливы настраивающихся деревянных и медных духовых инструментов, гаммы и арпеджио, отдельные такты партитуры, все громче взлетавшие из оркестровой ямы, словно клочки осеннего дыма.

«Я справилась…»

Леони собралась с мыслями, оправила платье. Только сегодня днем доставленное из «Самаритянки», оно было еще хрустким, как всякая новая ткань. Она подтянула повыше длинные зеленые перчатки, так что остались на виду лишь узкие полоски голой кожи над локтями, и пошла по проходу к сцене.

У них были места в первом ряду, лучшие во всем театре — подарок их соседа и друга Анатоля, композитора Ашиля Дебюсси. Проходя, она видела справа и слева ряды черных цилиндров и причесок, украшенных перьями, веера с блестками. Желчные, морщинистые лица напудренных престарелых аристократок с тщательно уложенными седыми волосами. На все взгляды она отвечала сердечной улыбкой и легким наклоном головы.

Какая странная, напряженная атмосфера…

Леони присмотрелась. Чем дальше она продвигалась, тем заметнее ощущалось — что-то не так. Настороженные лица, откуда-то проступает ожидание чего-то неприятного.

По спине пробежал холодок. Зрители чего-то опасаются: взгляды короткие, на лицах недоверчивое выражение.

Глупости!

Ей смутно припомнилась газетная статья, которую вслух читал за ужином Анатоль: что-то о протестах против представления в Париже работы прусского композитора. Но ведь это — Пале Гарнье, а не какой-нибудь закоулок Клиши или Монмартра.

Что может случиться в Опере?

Леони миновала лес ног и юбок вдоль ряда и с облегчением опустилась на свое место. Через минуту она, устроившись, начала разглядывать соседей. Слева сидела увешанная драгоценностями матрона с пожилым мужем, у которого водянистые глаза почти скрывались под кустистыми белыми бровями. Рябые от старческих пятен руки лежали одна на другой, опираясь на серебряный набалдашник трости, обвитой подарочной лентой. Справа пустующее место Анатоля словно ров отделяло ее от четверых мрачно ухмылявшихся бородатых мужчин. У каждого из них была при себе тяжелая самшитовая палка. Ей почему-то стало не по себе при виде их устремленных вперед взглядов, от их сосредоточенного молчания.

У Леони мелькнула мысль: как странно, что ни один не снял кожаных перчаток, и как им, должно быть, жарко. Девушка покраснела и перевела взгляд на великолепный занавес, бордовыми с золотом складками ниспадавший с арки просцениума на деревянную сцену.

Может, он не просто так опаздывает? Вдруг с ним что-то случилось?

Леони тряхнула головой, отгоняя тревожную мысль.

Она вытянула из сумочки веер и, щелкнув, раскрыла его. Сколько бы оправданий она для брата ни придумала, скорее всего, это обычная его неаккуратность.