Отче, я думаю, именно это наказание привело меня к греху. Стояла самая жаркая пора, именуемая «собачьими днями», и моя плоть была не в силах это вынести. На третью ночь, когда привратница уже закончила вечерний обход и огни были погашены, я поднялась с постели, сорвала одежду и покрывало и упала на колени у окна, почти без сознания. Стояла безлунная ночь, небо было усыпано звездами. Сначала в саду я видела лишь тьму, но вглядевшись пристальней, заметила слабое мерцание между кипарисов и поняла, что это свет звезд отражается в бассейне. Вода! Вода! Она была так близко — нас разделяли лишь несколько засовов и решетка.

Привратница всегда спала крепко, а я знала, куда она вешает ключи: на гвоздь сразу за дверью кельи. Я проскользнула туда, открыла дверь, схватила ключи и босиком прокралась по коридору. Засовы монастырской двери были тугими и тяжелыми, и я тянула их, пока не почувствовала, что у меня вот-вот лопнут жилы в запястьях. Тогда я провернула ключ, и раздался громкий скрежет. Я замерла, вся дрожа от страха, что петли тоже окажутся скрипучими, но этого не случилось, и я открыла дверь и выскользнула наружу. В саду было душно, но по крайней мере здесь хватало места, чтобы раскинуть руки; и, отче, как же прекрасны звезды! Камни, которыми была вымощена дорожка, ранили мои ноги, но я думала о той радости, что охватит меня, когда я опущу их в бассейн, и эта мысль делала раны сладостными… Отче, я слышала об искушениях, которые во времена прошлые одолевали святых отшельников в пустынях, заставляя их потакать прихотям плоти; но вряд ли что-нибудь может сравниться с наслаждением, испытанным мною, когда вода коснулась моих конечностей. Чтобы продлить удовольствие, я опускалась в бассейн медленно, держась руками за край; я улыбалась, глядя, как мое тело погружается в воду, волнуя ее черную поверхность и разбивая на осколки отражения звезд. А вода, отче, — вода, казалось, тосковала по мне так же, как я по ней; вокруг меня она шла рябью, сперва осторожно касаясь, а затем заключив в объятия и увлекая вниз, пока наконец не коснулась моих губ, словно покрывая их поцелуями. Не открытый приятель, как бассейны из моего детства, но сокровенный сообщник, сочувствующий моим страданиями и утоляющий их наложением ласковых рук. Впервые тогда я подумала об этой купальне как о соучастнице моих преступлений — шепот воды как будто обещал мне хранить тайну, если я взамен пообещаю ей свою любовь. И я возвращалась снова и снова, отче; весь день я жила одной лишь мыслью об этом, и каждую ночь прокрадывалась туда, влекомая свежей жаждой…