— Если хоть волос упадет с ее головы или, не дай бог, что-то случится с ее ребенком, пристрелю тебя как вшивую собаку!

Никто и никогда так не обращался с Леонтием Генриховичем, даже в те недоброй памяти времена, когда он был всего лишь сыном ревельского лавочника. Розенгейм, лишившись дара речи, стоял с открытым ртом и выпученными глазами. Доктор Пастухов мог бы счесть в этот миг, что начальника тюрьмы хватил столбняк.

Дмитрий остановился на пороге и на прощание громко сказал:

— Желаю вам всяческих успехов в ваших многотрудных делах! Сколько мужества требуется, чтобы содержать в камерах этих разбойников, сколько ума и таланта! Подумать страшно!

Когда дверь за ним захлопнулась, начальник тюрьмы пришел в себя и с такой силой ударил кулаком по столу, что портрет императора Александра, висевший у него за спиной, покачнулся и упал на пол. Стекло лопнуло и со звоном разлетелось на куски.

Молодой человек, сидевший только что в кабинете Розенгейма, поджидал Дмитрия в коридоре. Савельев окинул его изучающим взглядом, не слишком стремясь быть учтивым. Его поразила нездоровая бледность незнакомца, а также пристальный, огненный взгляд его черных глаз. Казалось, тот недавно перенес некую болезнь или тяжелое потрясение.

— Мне необходимо с вами поговорить, — обратился молодой человек к Савельеву.

— С кем имею честь? — настороженно спросил полицмейстер.

— Граф Евгений Шувалов.

— Служили? — Дмитрий бросил многозначительный взгляд на шпагу, торчавшую из-под расстегнутого плаща Евгения, под которым виднелось штатское платье.

— Был контужен при освобождении Вильно, — сообщил граф, — и вышел в отставку.

— Что ж, давайте поговорим, — сразу расположился к нему Савельев. — Только я тороплюсь в управу…

— А далеко до нее?

— Мили две на извозчике.

— Так это близко! — обрадовался Евгений. — Давайте возьмем экипаж или лучше пройдемся пешком. Мне многое надо вам рассказать.

— Я бы с удовольствием прогулялся с вами! — Дмитрий был заинтригован и желал продолжения разговора, но служебный долг обязывал его торопиться. — Однако надо спешить. Боюсь, что первый этаж управы уже затоплен.

Его опасения подтвердились, когда они приехали в Гавань. Двухэтажное каменное здание, в котором располагалась Управа благочиния, стоявшее на самом берегу залива, было уже со всех сторон окружено водой. Шквальный ветер гнал на берег волну за волной, и они разбивались прямо о стены домов.

Первым делом Савельев бросился в свои владения и убедился, что там кипит работа. Квартальные надзиратели и частные приставы под командой полицмейстеров переносили кипы бумаг на второй этаж. Воды в помещениях первого этажа было пока немного, но один из квартальных, старожил этих мест, пророчил: «Поднимется еще на два вершка, как пить дать! А то и более. Уж я эту арихметику хорошо знаю!»