В этот момент Камилла поняла, что с тех пор, как родился Исаак, она никогда не была так счастлива. Она обняла Честера - жест, который был лишь наполовину искусственным.

‘Спасибо.’

Беспокоило ли ее то, что все ее усилия только увеличивали состояние Честера? Что он потратит деньги, которые она ему скопила, чтобы купить больше земли, для обработки которой потребуется больше рабов? Что пароходы будут использоваться для перевозки этих рабов в Баннерфилд, вместе с семенами для них, чтобы посадить и хлыстами для надсмотрщиков, чтобы хлестать их?

Все это промелькнуло у нее в голове. Но каждый день был битвой за ее жизнь. Она могла лежать без сна по ночам, тоскуя по Мунго, мечтая о том дне, когда он войдет в дверь и спасет ее, но шли месяцы, и эта мечта медленно умирала. Она должна была полагаться на свой собственный ум, чтобы выжить; чувство вины было роскошью, которую она не могла себе позволить. Все, что имело значение, - это вернуться к Исааку.

‘Я переименую его, - сказал Честер, взмахнув рукой. Он будет "Уиндемир". Воспоминание о счастливых временах.’

Камилла не знала, как он хочет, чтобы она отреагировала.

‘Я почти забыла про Уиндемир, - пробормотала она.

Внизу, на котельной палубе, послышались шаги. Радость момента была испорчена, когда голова Гранвилла появилась на верхней ступеньке лестницы, ведущей на верхнюю палубу. Его лицо раскраснелось, дыхание стало прерывистым.

‘Пришло письмо из Виргинии, - сказал он. Он передал его Честеру. - ‘Вы должны прочитать его.’

Честер воспринял это с удивлением. Печать была цела.