Когда вернулся, они уже раскапывали другую могилу – рассчитывали найти труп женщины. Если им повезет, сказали они, в их руках окажется бесценный материал для сравнительной анатомии.

А я вдруг подумал про Судный день. День, когда Иисус разбудит всех нас, день, о котором я так часто рассказывал в своих проповедях. И представил картину: открываются могилы и безголовые тела пускаются в долгое путешествие в Упсалу или Копенгаген за утраченными головами.

Мы вернулись домой, и они, как и обещали, заплатили за помощь щедрое вознаграждение: тридцать сребреников. Все они пошли на нужды общины.

Они приходят и сюда, в Кенгис. Всегда мужчины. Север не дает им покоя. Они должны погреться под полуночным солнцем, насладиться роскошными видами, повстречаться с экзотическими зверями – рысь, росомаха… Их привлекает рокот бубнов и йойки. Они хотят услышать охотничьи рассказы про схватки с медведями один на один, когда у победителя нет ничего, кроме самодельного копья. Про осаждающие деревни стаи волков. А по вечерам пить коньяк с заводчиками и местной властью и заманивать молоденьких служанок в баню. Норрланд для них нечто вроде Индии. Они приезжают, чтобы осмотреть отвесные скалы Нордкапа, считающегося концом мира, живописцы пишут драматические полотна, которыми потом восхищаются в парижских и лондонских салонах. Они приезжают, чтобы делать удивительные открытия, и желательно, чтобы эти открытия не валились с неба, а доставались им как трофей героической борьбы с негостеприимным и грозным севером. Для них Норрланд не существовал, пока они сами сюда не приехали. Люди здесь – не совсем люди. Ну хорошо, люди, но не такие, как они сами. Они охотно карабкаются на самые высокие горы с секстантами, барометрами, биноклями, подзорными трубами и целыми лабораториями. Потом пишут диссертации на латыни или книги, которые издаются на дорогой бумаге и с великолепными иллюстрациями.

Они бесконечно ссорятся между собой, не могут договориться, кто из них был первым там-то и там-то, кто совершил больше важнейших открытий, кто забрел дальше, кто поднялся выше. Но никогда они не спорят, кто нес тяжелее, чья ноша была самой неподъемной, – какая разница, в чем тут подвиг, если сундуки за тобой таскают местные носильщики. Малорослые молчаливые люди без имени, они безропотно сгибаются под тяжестью сундуков и ящиков с инструментами, приборами, запасами провизии, бесчисленными бутылками с пуншем. Они волокут их, эти сундуки, преодолевая боль в спине, усталость, болезни, волокут, чтобы где-нибудь на берегу Северного океана получить за свои труды ничтожное вознаграждение.