– Warten Sie! Minute! Unterlassen Sie! Ich selbst![92] – шептала Аврора.

Но Костя отбросил ее от себя, передал Спире автомат, расстегнул ворот гимнастерки. Неловкими, привычными к тяжелой солдатской работе пальцами, он завязывал узелок. Проверил, надежно ли держится образок. Он знал, Вовка держит бешеную бабу под прицелом. Та хоть на вид и недвижима и вроде бы лишилась чувств, но все равно опасна. Опасна! Аврора лежала под окном, ничком, на битом стекле. Тело ее сотрясала крупная дрожь.

– Или пристрелить ее? – сомневался Спиря.

Его сомнения развеял пушечный залп. Что-то рухнуло в отдалении. Зазвенело разбитое стекло, и они снова услышали лязг таковых гусениц.

– Это наши, – проговорил Костя. – Тридцатьчетверка пальнула. Ходу, Вова!

Он выхватил у Спири свой автомат, оба кинулись к выходу из квартиры, к распахнутой на лестничную клетку двери. Аврора подняла голову.

– Умри… – проговорила она. – Пусть пуля найдет тебя на улице Буды. Пусть смерть поганая будет твоя!..

– О таком и не мечтай, – Костя усмехнулся, оборачиваясь. – Попомни лучше Горькую Воду. Я Гаше обещал… Обещал принести ей, обещал вернуть ее Богоматерь в Россию. Вот верну – тогда и решим, чему быть дальше, а чему не быть. И ты живи. Живи и помни о русской степи, о Горькой Воде…