– Я сказал: я требую!

– Не могу подчиниться вам. Таков приказ.

Амбруаз горестно воскликнул:

– И во время этих нелепых споров герцог, может быть, умирает!

Этот возглас рассеял последние колебания Габриэля.

– Значит, вы хотите, – крикнул он стражам, – чтобы я вас принял за англичан? Тем хуже для вас! Чтобы сохранить жизнь герцогу, не жалко погубить душ двадцать вот таких, как ваши! Посмотрим, смогут ли ваши копья коснуться моей шпаги!

Шпага его молнией выскользнула из ножен. Он высоко поднял ее и, увлекая за собой Амбруаза Парэ, поднялся по ступеням лестницы.

В его осанке, во взгляде сквозила такая неподдельная угроза, а в поведении врача – такая сила и уверенность, что стражи тотчас же освободили им проход.

– Эй, вы! Пропустите их! – крикнул кто-то из толпы. – У них такой вид, будто их послал сам господь бог спасти герцога де Гиза!

В узком коридоре перед большим залом Габриэль и Амбруаз Парэ увидели офицера – начальника караула. Виконт д’Эксмес, не задерживаясь, бросил ему тоном, не допускающим возражения:

– Я веду к его светлости нового хирурга.

Офицер отдал честь и молча пропустил их.

Габриэль и Парэ вошли. Никто не обратил на них внимания.

Посредине комнаты, на носилках, неподвижно лежал герцог де Гиз. Голова его была вся в крови, лицо – рассечено наискось. Острие копья вошло над правым глазом, пробило щеку и вышло возле левого уха. На рану страшно было смотреть.

Около раненого толпилась целая дюжина всякого рода врачей и хирургов. Растерянные, взволнованные, они ничего не предпринимали, только переглядывались да переговаривались.

Когда Габриэль и Амбруаз Парэ вошли, один из них важно изрекал:

– Итак, мы все согласились на том, что ранение герцога де Гиза, к великому нашему прискорбию, следует признать смертельным, безнадежным и не поддающимся никакому лечению. Дабы обрести хоть малейшую надежду на спасение, нужно прежде всего извлечь обломок из раны, а извлечение такового неминуемо приведет к смертельному исходу…

– Значит, по-вашему, лучше дать ему умереть? – со злостью бросил Амбруаз Парэ, стоявший позади унылой когорты врачей.

Велеречивый оратор поднял голову, чтобы рассмотреть наглеца, дерзнувшего его перебить, и, никого не заметив, спросил:

– Найдется ли смельчак, который посмеет коснуться сей доблестной головы, не боясь сократить жизнь обреченного?