Дрожащими от волнения руками Эйла накопала мыльного корня, хвоща и мари. Внутри у нее все сжималось, пока она варила из трав и корней подобие мыла. Меж тем в клане стало известно, что Мог-уры дозволили диковинной женщине готовить священный напиток. Новость эта резко изменила отношение к Эйле. Уважение, которое вызвал ее отважный поступок во время Медвежьего ритуала, теперь многократно возросло. Никто уже не сомневался, что она наследственная целительница, преемница Изы. Вождь того клана, к которому принадлежали родственники Зуга, сожалел, что в первый день наотрез отказался принять женщину, рожденную среди Других. В конце концов, рассуждал он теперь, лестным отзывом Зуга не стоит пренебрегать. Будет совсем неплохо, если кто-то из мужчин возьмет Эйлу хотя бы как вторую женщину. Искусная целительница – настоящая ценность для клана.

Однако Эйла была слишком занята и не заметила, что опять стала центром всеобщего интереса. Она не просто тревожилась. Моментами ее охватывал панический ужас. «Мне не выполнить все, как должно, – с отчаянием думала она по пути к реке. – У меня так мало времени. Вдруг я что-нибудь забуду? Вдруг ошибусь? Тогда я навлеку позор на Креба. Я навлеку позор на Брана. Я навлеку позор на весь наш клан».

Вода в горной реке обжигала холодом, но это немного успокоило Эйлу. Она тщательно вымылась и, усевшись на камне, ненадолго позабыла о своих опасениях. Пока легкий ветерок сушил ее длинные светлые волосы, Эйла наблюдала, как горные вершины, розовеющие в лучах заката, тонут в глубоком пурпуре вечернего неба. Волосы ее еще оставались влажными, когда она вновь надела амулет, завернулась в накидку, рассовала по складкам и карманам все необходимые вещи и поспешила назад в пещеру. Навстречу ей попалась Уба с Дарком на руках, но Эйла лишь торопливо кивнула им.

Женщины хлопотали без устали, не обращая внимания на необычно шумливых и непоседливых детей. Кровавый ритуал умерщвления пещерного медведя взбудоражил юные души. К тому же дети проголодались, и соблазнительные запахи горячей еды не давали им покоя. Матери были заняты своими делами, и детям, росшим в обстановке строгих запретов и ограничений, выпала редкая возможность насладиться безнадзорностью. Самые бойкие мальчуганы похватали кожаные ремни, которыми крепилась клетка медведя, и обмотали их вокруг своих запястий как знаки доблести. Другие пытались отнять у них добычу, и целые стайки детей наперегонки носились вокруг костров. Утомившись от игр, мальчики принимались дразнить девочек, которым полагалось нянчить младших братьев и сестер. Некоторые девочки могли сами постоять за себя, другие бежали жаловаться матерям. Около пещеры царили шум и суматоха. Даже строгие окрики той или иной женщины не производили впечатления на разошедшихся детей.