Выстроившись в длинную шеренгу, они пошли через поле боя. После сражения земля превратилась в красную грязь, облеплявшую сандалии карфагенян. Лишь крохотные островки снега остались нетронутыми, ослепительно белые среди красно-коричневого месива. Ганнона ошеломил масштаб прошедшей битвы. Он должен был проверить лишь малую часть поля, где велось сражение, но и тут были тысячи мертвых, покалеченных и умирающих воинов.

Жалкие, скрюченные болью и смертью люди лежали или поодиночке, либо были свалены в кучи, друг на друге, галлы вперемежку с гастатами, ливийцы — с принципами, позабыв вражду в холодных объятиях смерти. Некоторые все еще сжимали в руках оружие, другие же бросили его, перед смертью прижав руки к ранам. Раны от копий в телах римлян. Бесчисленные пилумы, торчащие в телах карфагенян. Столько отрубленных рук и ног, что Ганнона скоро скрутило от приступа рвоты. Вытерев рот, он заставил себя идти дальше. Снова и снова ему казалось, что он видит лица Сафона и Бостара среди искаженных ужасом лиц мертвецов; снова и снова он понимал, что ошибся. Со всей неизбежностью надежда Ганнона найти братьев живыми становилась все меньше, а затем совсем покинула его.

Особенно тяжело было смотреть на искалеченных воинов, потерявших руки и ноги. Те, кому повезло больше, уже умерли, но остальные орали, вспоминая своих матерей, а кровь из страшных ран струилась на промерзшую землю. Убить их было милосердно. Каждый раз, как Ганнон видел это, он с трудом сдерживался, но на смену одному кошмарному зрелищу приходило другое, еще ужаснее. Он не мог смириться со страданиями, которые испытывали карфагеняне. Ему приходилось каждый раз собираться с силами, проверяя раненых, чтобы принять решение, жить им или умереть.

Обычно приходилось выбирать второе.

Скрипя зубами, Ганнон убивал людей, которые корчились на полпути в небытие, придерживая руками выпавшие внутренности и ощущая запах собственного дерьма. Тех, кто лежал, продолжая стонать и харкать кровью, — это означало, что они получили ранения в легкие, и их тоже приходилось добивать. Больше повезло тем, кто кричал и дергался, сжимая разрубленную до кости руку или прижимая рану на пробитой копьем ноге. Их реакция на Ганнона и его воинов была одинаковой, несмотря на то, были ли это ливийцы, галлы или римляне. Они протягивали окровавленные руки, умоляя о помощи. Ганнон бормотал слова утешения воинам Карфагена, римляне удостаивались лишь молчаливого взмаха мечом. Это было намного хуже, чем яростный рукопашный бой, и вскоре Ганнон смертельно устал. Он хотел лишь найти тела братьев и вернуться в лагерь.